Главное достижение этого сочинения, опубликованного до выхода в свет «Большой хирургии», состоит в систематизированном изложении взаимосвязи сифилиса со старыми болезнями. Стимуляторами сифилиса, по мнению Гогенгейма, могут быть водянка, туберкулез легких, колотье в боку, женские болезни, проказа, краснуха, опрелости, рак и безумие. Помимо этого, в сочинении перечисляются болезни, которые могут быть следствием сифилиса. Сочинение Гогенгейма и даже его оригинальная концепция могли бы получить признание окружающих, если бы не последнее предложение книги: «В целом я придерживаюсь того мнения, что все неопытные врачи просто дубы пробковые» (VII, 181). Запрет на публикации, наложенный в Нюрнберге на сочинения Гогенгейма, можно рассматривать по аналогии с запрещением пьес Бертольда Брехта. Только в «пьесах» Гогенгейма главным образом затрагивались темы болезни, лечения, идеологии и торговли. Однако история с наложением запрета до сих пор имеет много темных пятен. Предстоит выяснить, какую роль в этом процессе играли Фуггеры. Очевидно, что активное участие в антигогенгеймовской кампании принимал Генрих Штромер, декан Лейпцигского университета. Основой его мотивации стала ненависть, испытываемая им к Гогенгейму. Справедливости ради следует сказать, что и сам Гогенгейм, будучи жертвой репрессий, своим поведением ускорил издание запрета. Решение городского магистрата, принятое в феврале 1530 года, которому Гогенгейм пытался противостоять и даже подал в совет Нюрнберга прошение о пересмотре дела [304] , на шесть лет накладывало запрет на публикацию медицинских сочинений Гогенгейма. За это время в печати появился лишь трактат о купальнях в Пфефферсе, второстепенный по значимости в сравнении с остальными сочинениями врача. В это время следы Гогенгейма теряются. Исключение составляет лишь время его работы в Санкт-Галлене, которое было самым горьким временем в его жизни, сопоставимым с периодом его преподавательской деятельности в Базеле и пребыванием в Мэриш-Кромау (1537) и Каринтии.
То, что «Большая хирургия» была роскошно издана сразу двумя издателями, служит ярким свидетельством устойчивой известности Гогенгейма, которая не исчезла за шесть лет опалы, постигшей автора. Одновременно этот факт является примером губительного воздействия запрета, которое Гогенгейм продолжал испытывать даже после окончания его действия. Если бы не запрет, то, вероятно, успех этих изданий, который пришел к ним через 20 лет после смерти автора, был бы возможен при жизни Гогенгейма.
О публикации самого известного хирургического сочинения Гогенгейма Зюдхофф писал: «Безупречное в типографическом отношении, издание «Большой хирургии» в типографии Ульма было все же далеко от совершенства. В частности, корректура сочинения оставляла желать лучшего. Гогенгейм был недоволен и обратился к Генриху Штайнеру, работавшему в Аугсбурге… 28 июля 1536 года Штайнер издал первую, а 22 августа 1536 года – вторую книгу, рукопись которой так и не дошла до ульмского издателя Ганса Варнира» [305] .
Нельзя не сказать о сопроводительном письме городского врача Аугсбурга Вольфганга Тальхаузера, которое сохранилось в издании Штайнера. В нем содержится целый некролог умершему «дорогому и высокочтимому Иоганну Манарду из Феррары» (X, 12). Большое источниковедческое значение имеет обращение к «Теофрасту фон Гогенгейму, доктору обеих медицин». В письме есть отдельные места, которые по стилю и манере настолько напоминают Гогенгейма, что возникают подозрения в подмене текста. Впрочем, об аутентичности письма говорит призыв к терпению, с которым врач обращается к своему коллеге: «Время приносит розы. Тот, кто думает, будто все плоды созревают в одно время с земляникой, ничего не знает о винограде» (X, 14).
Это место, попавшись на глаза Эриху Фромму, было ошибочно приписано им Парацельсу и стало эпиграфом к его книге «Искусство жизни» [306] .
Осень и зиму 1536 года Гогенгейм провел в Швабии и Баварии. В течение этого года он останавливался в Менхроте, Нордлингене / Эффердинге (в качестве гостя священника Ганса фон Прандта и Иоганна фон Брандта) и Мюнхене, где Теофраст прожил всю зиму. О контактах Гогенгейма с родственниками его санкт-галленского приятеля Бартоломе Шовингера ничего не известно.
В 1537 году счастье вновь улыбнулось Гогенгейму. Он был приглашен врачом к богатому пациенту, успешное лечение которого стало ярким свидетельством мастерства странствующего доктора. В отличие от санкт-галленского бургомистра Кристиана Штудера, владелец замка Мэриш-Кромау и потомственный чешский маршал Иоганн фон Лайпник собрал вокруг себя целый консилиум врачей. Состояние пациента внушало серьезные опасения, так что не каждый врач осмелился бы взяться за его лечение. Помимо наличия у больного водянки, коликов, «парализации рук и ступней» и болезни половых органов, у него были затронуты селезенка, желудок, желчный пузырь, печень и сердце. К этому пугающему списку можно добавить дурно окрашенную мочу и подагру. Для ослабления болей и облегчения страданий больному давали пилюли, содержавшие опиум. Во время лечения своего нового пациента Гогенгейм опубликовал знаменитую «Великую астрономию и философию большого и малого миров». Заключение к первой книге датировано «22 июня 1537 года, Мэриш-Кромау» (XII, 273). Память о Гогенгейме сохранялась не только на верхненемецком пространстве, но также в Чехии, Моравии, Словакии, Венгрии, Словении и Австрии, чей король Фердинанд нередко фигурировал в посвящениях к гогенгеймовским опусам. Следующей кульминационной точкой в жизни Гогенгейма, уже известного в то время под именем Парацельса, стал торжественный прием в доме рыцаря Бехама в Прессбурге в сентябре 1537 года, на котором присутствовали все уважаемые лица города. Такой почет, оказанный Гогенгейму, резко выделяется на фоне процесса в Меммингене по поводу невыплаты гонорара, последующих денежных споров, связанных с задержкой обещанного вознаграждения, и других событий такого рода. [307] До нас дошел рассказ о встрече Гогенгейма с королем Фердинандом, состоявшейся зимой на переломе 1537–1538 годов. Он содержится в более пространной истории об алхимиках и вряд ли соответствует действительности. [308]
«Результаты свидетельствуют о том, что работа окончена» (I, I, 82). Это признание выдержано в спокойном и смиренном тоне, характерном для позднего периода его жизни. К 1538 и 1540 годам относятся два портрета Гогенгейма, предположительно написанные Августином Хиршфогелем. На обоих портретах изображен невзрачный человечек с большой головой на рахитичном тельце. Позже именно это изображение станет основой иконографии Парацельса. Упомянутые портреты представляют важность не только из-за указания на них даты рождения Гогенгейма. На них выгравирован жизненный девиз Парацельса: «Alterius non sit qui suus esse potest». «Тот, кто способен быть самим собой, не принадлежит никому». По мнению Роберта Генри Блазера, эта цитата взята из средневековой книги басен, известной под названием «Anonymus Neveletti». Это служит лишним доказательством того, что Гогенгейм был хорошо знаком с художественной европейской литературой. [309] В тексте эта цитата содержится в несколько ином виде: «Итак, тот, кого Бог щедро наградил своей милостью и богатством, не должен принадлежать никому, но быть господином своей воли и своего сердца» [310] . Декларация независимости человека, находившегося в зависимости от анзидельнского аббата.
