с ней и отпустим, а основное интервью я буду брать у Маргариты.
Рита становится напротив искусственного мостика, собаки перешли на другую сторону, и фотограф ей говорит:
— Маргарита, вы не могли бы подозвать к себе песиков? Чтобы они стояли возле вас, это будет очень классный кадр!
Суханкина понимает: она не помнит, как зовут собак, и начинает играть:
— Ой, мои хорошие, ой, мои золотые, бегите ко мне!
Собаки, естественно, вообще никак не реагируют. Я понимаю, что мы сейчас завалимся, бегу к пиарщице, которая сидит в комнате, читает журнал.
— Как собак зовут?
Она называет. Я тут же подбегаю к Суханкиной и на ухо ей говорю имена собак.
Маргарита их позвала, они подбежали, он сделал фотографии. Когда вышла статья, я увидела два слова с собой и целое интервью с Ритой.
После чего я подошла к Лаврову:
— Почему я должна платить 30 тысяч рублей в месяц, которые вычитаются из моего заработка, за рекламу Маргариты Суханкиной? Во всех крутых журналах Рита, в лучших передачах Рита.
— Не говори ерунду, все делается одинаково, — отмахнулся он и ушел.
Шло время. Отношения с Лавровым и Суханкиной только накалялись. В конце ноября ко мне подошел Лион:
— Ты вообще знаешь, что уходишь из коллектива?
— ???
— Нас всех по одному к себе вызывал Лавров: музыкантов, танцоров, меня. Когда я к нему вошел, он сказал: «Гулькина уходит из коллектива, сейчас начинаются зимние каникулы, после которых она больше не будет с нами работать. Ты уходишь с ней в ее новую группу или остаешься?» — «Я первый раз слышу, что она уходит, но меня никуда не звали». — «Значит, ты остаешься?» — «Не знаю. Я должен подумать».
Так я узнаю от Лиона, что мне готовят уход. Вскоре мы едем в Санкт-Петербург на большой концерт Детского радио, где должны были исполнять пару песен. Это были новогодние детские елки. Приезжаем, полный зал народу, артисты, родители, елки, дети. Мы выходим, поем песню и уходим за кулисы, чтобы приготовиться к еще одной песне дуэтом с одной из групп. Я сижу в гримерке, прибегает администратор:
— Рита, быстрей на сцену, девочка готова, сейчас твой выход.
Мне сказали, что мы будем петь две песни, одну сами, а вторую с детьми. И тут я слышу, что Рита поет с девочкой на сцене. Я захожу в гримерку и вижу Лаврова:
Сережа, а почему Рита поет с девочкой, а я не пою с каким-нибудь мальчиком или девочкой?
— Так захотело Детское радио, это была их просьба, чтобы спела именно Рита, а не ты.
«Лучшей отговорки невозможно и придумать», — подумала я, а вслух сказала:
— Да?! Здорово! А тебе не кажется, что последнее время очень много совпадений? В принципе я уже в курсе, что вы меня собираетесь выпроваживать после зимних каникул, но я вообще-то еще работаю в группе, и ты не думаешь, что так себя вести некрасиво?
— Тебе кажется, — отвечает Лавров.
Мы конкретно перестали понимать друг друга. Последнее время наш разговор с Лавровым сводился к тому, что он начинал как попугай повторять каждое мое слово. Я ему говорю:
— Сереж, мне это надоело.
— И мне это надоело, — отвечает он.
— Сереж, почему ты так разговариваешь?
— А ты почему так разговариваешь?
— Сереж, прекрати повторять за мной слова.
— Наташ, прекрати повторять за мной слова.
— Ты долго будешь как попугай?
— А ты долго будешь как попугай?
С человеком вообще невозможно стало разговаривать. И это продюсер, директор, которому я лично позвонила и позвала работать с нами, человек, которому я верила как себе. А теперь он просто издевается.
Это была последняя капля, меня душил гнев, но я взяла себя в руки и сказала:
— Наверное, хорошо, что вы решили меня убрать, потому что уже стало невозможно работать в коллективе с людьми, которые тебя не понимают. И не хотят понимать!
— Да, действительно невозможно, и очень хорошо, что ты это поняла.
— Ну и прекрасно, — сказала я и ушла, хлопнув дверью.
Как правило, в конце декабря бывает огромное количество концертов, корпоративов — по шесть-семь в день. Я понимала, что не успеваю восстанавливаться за ночь, потому что допоздна работаю, а некоторые площадки, елки начинаются уже с обеда. На одном из таких концертов мы поем дуэтом с Суханкиной. И вдруг я слышу, что на ее партии звучит конкретная «фанера», я поворачиваюсь к ней, она делает вид, как будто все в порядке, и продолжает петь. Припев мы поем вместе, потом опять идет мой кусок, я даже перестаю петь, чтобы понять, мой голос тоже записан или нет?! Оказывается, я в минусе. А когда идет ее кусок, опять идет «фанера». Отработали, дальше ее блок, она остается на сцене, я ухожу за кулисы, подхожу к Лаврову:
— Сереж, это что вообще? Как это называется?
— А что тебе опять не нравится?
— Почему Рита поет под фонограмму?
— Она устала, так много сейчас концертов. А кто тебе мешает петь под фонограмму?
— Я не хочу петь под фонограмму, в конце концов, не имею на это права, так как люди мне платят деньги за выступление.
— Ой, какая ты умная, сердобольная, такая деловая вся из себя. Не хочешь свое горло поберечь, не береги. Это твое личное дело. А Рита поняла, что ей тяжело.
Я подхожу к звуковику:
— Ты знал, что так сегодня будет? Я про «фанеру».
— Позвонил Лавров и сказал, что Рита не может такое количество концертов работать. «Надо ее связочки золотые поберечь, давай она подъедет на студию и запишет». — «А Наташа?» — спросил я. «А Наташа не просила. Пусть поет живьем».
Вот так и работали наш последний с Ритой предновогодний чес, и я больше ни слова никому не сказала. Но на тот момент у нас не была заполнена новогодняя ночь. Было много предложений, тем не менее, когда я звонила своему директору Алексею и спрашивала: «Есть что-нибудь на новогоднюю ночь?» — он отвечал: «Предложений много, но денег никто не дал. Значит, новогодней ночи пока нет. А до 30 декабря все забито».
Меня приглашает на свой день рождения Игорь Саруханов. Я приезжаю, ко мне подходят журналисты с НТВ, берут интервью и спрашивают:
— Что у вас с концертами?
— Мы пашем, корпоративы, новогодние елки.
— А где будете в новогоднюю ночь?
— На сам Новый год пока ничего.
— Да вы что? Возможно, что в этом году встретите Новый год в кругу семьи?
— Кто знает? Возможно, и так.
Накануне Нового года
