— Ну, как же? — нерешительно сказал Есенков. — А вдруг ты сам на ней подорвешься? — И вопросительно посмотрел на меня.
— Нет, дяденька, право, не подорвусь. Я сумею!
Я решился.
— Отдай ему, Тимофей, гранату и покажи, что надо делать. Только смотри, хлопец, осторожнее. Это знаешь, какое дело!
— Знаю! Сумею!
— А потом приходи к нам!
— Приду!.. А куда?
Мальчик жадно схватил гранату, спрятал ее под свитку, расспросил, как найти наш лагерь, и, не прощаясь, побежал обратно.
Боялись мы за него: а вдруг он не справится, поторопится, или, наоборот, промедлит, или попадет в лапы фашистов? Конечно, это было рискованно — давать мальчишке оружие, но и не удовлетворить его страстную просьбу было жестоко.
К счастью, он справился; дней через десять явился на партизанскую базу, такой же серьезный и сосредоточенный, как и в первый раз, и коротко, как рапорт, доложил:
— Бросил.
Неохотно, скупыми словами он рассказал, как ему пришлось сидеть и ждать, спрятавшись в кустах около шоссейной дороги, как взорвалась граната, брошенная им в кузов проносившейся мимо машины, наполненной гитлеровцами.
Начальники гестапо, чиновники жандармерии и коменданты полиции регулярно получали выговоры от гебитскомиссаров за то, что недостаточно успешно ведут борьбу с партизанами. Гебитскомиссары в свою очередь получали нагоняи от рейхскомиссара Белоруссии, а тот — непосредственно от фюрера. Многих чиновников снимали, понижали в чине, посылали в наказание на фронт. Но они, как ни старались, не могли справиться с тем пожаром, который охватил весь тыл немецкой армии.
Мы не раз перехватывали почту этих чиновников — сколько жалоб было в их письмах! Они плакались, что в тылу еще хуже, чем на фронте: не знаешь, откуда ждать нападения, никуда не можешь выйти спокойно. Никакая охрана не спасает. «Это не народ, — писали они о русских, — а сплошные партизаны», — и меланхолически прибавляли, что из этого похода едва ли удастся им вернуться живыми. Для многих это предчувствие оправдалось. Какой-то Ганс Шнеллер, посылая домой награбленные русские вещи, объяснялся, должно быть, с женой: «Ты просишь сала и зимнее пальто, но сейчас ничего нельзя достать. У евреев все уже отобрано. Остальные — партизаны. Они все попрятали. А сало я и сам боюсь есть: как бы не отравили. Эти люди не глядят в глаза, и я остерегаюсь встречаться с ними один на один… Хорошим все это не кончится. Если только сумеешь, уезжай в Швейцарию — так будет благоразумнее».
Каких только мер не принимали фашисты в борьбе с партизанами! Несколько раз устраивались облавы на сотни километров, с прочесыванием всех лесов и болот. Крупные немецкие части шли, как загонщики на охоте, и, казалось, уйти от них некуда. А партизаны все-таки уходили, да еще сильно трепали гитлеровцев, участвующих в облаве. Даже диверсии не прекращались на это время: в тылу наступающих на партизан частей по-прежнему гремели взрывы, горели мосты, обрывалась телеграфная связь.
В первой половине сентября — как раз тогда, когда Каплун расправился с генеральским поездом, — облава началась издалека. Сняв с эшелонов до двадцати тысяч солдат, двигавшихся на фронт, немцы прочесали Беловежскую и Ружанскую пущи.
В схватках с ними участвовали тысячи партизан, нанесших врагу немалый ущерб.
Дошла очередь и до наших болот. Здесь отличались отряды имени Щорса. Только в одном бою они перебили более семисот гитлеровцев, а на десятом шлюзе Огинского канала, перерезавшего дорогу карателям, целиком уничтожили батальон СС. Фашисты хотели загнать народных мстителей в ловушку, прижать их к Выгоновскому озеру и каналу, а для того, чтобы партизаны не успели переправиться на другую сторону, вперед к десятому шлюзу (северная оконечность канала), выбросили батальон СС. Это было сделано ночью. Рассчитывая, что партизаны доберутся до шлюза только в середине дня, эсэсовцы устроились отдыхать в домиках, расположенных на берегу, выставив только непосредственное охранение. Сверх всякого ожидания, партизаны подошли к шлюзу в три часа ночи. Старший лейтенант Леонтьев, командовавший головным отрядом, направил один взвод к берегу, чтобы овладеть лодками и отрезать немцев от переправы, а с остальными бойцами стремительно ударил на сонных врагов: снял охранение и окружил дома. Большинство эсэсовцев не успело выскочить из помещений. Их расстреливали в дверях и через окна. Те, кому удалось вырваться, бросились к лодкам, но наткнулись здесь на партизан. Некоторые в отчаянии пытались спастись вплавь, но на другом берегу их ожидала группа Каплуна, возвращавшаяся после взрыва генеральского поезда. Ни один фашист не ушел живым из этого боя.
Всего во время облавы гитлеровцы потеряли больше полутора тысяч человек, но, конечно, ничего не сообщили об этом. В своих газетах они напечатали, что облава прошла удачно и что уничтожено пятнадцать тысяч партизан. Это была явная и наглая ложь. Народ, конечно, не поверил фашистам, как он не верил их заявлениям, что они чуть ли не каждый день убивают и берут в плен по сто тысяч русских. Кстати, много спустя — в 1943 году — один учитель из Маневичского района показал мне интересные цифры. Он подсчитал все потери русских войск (убито, ранено и взято в плен) за два года, с июня 1941 по июнь 1943 года, по официальным данным немецкого командования. Получилось 210 миллионов!
Хотя фашисты хвалились успехами облавы, но ведь сами-то они великолепно знали, что никаких успехов не было, и поэтому выбрали новое средство борьбы с партизанами: решили выкурить нас из лесу, как пасечник выкуривает пчел. Начались систематические налеты немецкой авиации на пустынные леса и болота. Фашисты забрасывали подозрительные места «зажигалками». Сухие мхи, камыши и высокие травы, тоже подсохшие к осени, занимались быстро. Огонь перекидывался на острова, на рощи и шел пожаром туда, куда гнал его ветер. Едкий дым далеко расстилался по земле, окутывал деревни, серой мутью занавешивал небо.
Иногда пожары подходили близко к партизанским лагерям, так что глаза начинали слезиться, в носу щипало и дышать было трудно. Но даже если бы огонь охватил самый лагерь, неужели бы мы не нашли себе места в лесу?..
Немцы усилили шпионаж и провокации, готовя кадры для этой «работы» в специальных школах в Бресте, Барановичах и т. д. Но и это не давало удовлетворительных результатов в борьбе с нашими отрядами. Нам помогали связи с подпольными группами этих городов, да и само население оберегало партизан. Стоило только какой-нибудь группе или отдельному человеку выйти из Барановичей или Бреста по заданию гестапо, как мы уже получали сведения об этом и обезвреживали врагов. Один раз, например, гестапо снарядило группу в десять человек под видом десантников, присланных с Большой земли, снабдило их рацией, шифром, нашло радистку и послало в район нашего базирования. Враги еще не вышли из Барановичей, а мы уже узнали о них. Севернее Новоселок наши люди встретили фашистов и ликвидировали их, так что они даже не успели сообщить по радио о выходе в указанный им район. Подготовлена эта группа была наспех, при допросе оказалось, что некоторые из ее участников даже и говорят-то на русском языке с трудом.
