Однако Моисей, понимая мотивы, которые движут Кореем, всю беспочвенность, цинизм и смехотворность его обвинений отнюдь не спешит сказать об этом вслух — он осознает, что сейчас, на этой стадии бунта, авторитет Корея так велик, что любые попытки поколебать его лишь укрепят его положение.
Поэтому, согласно Флавию, Моисей в своей речи сосредоточился не на критике Корея, а на нелогичности его главного обвинения — в том, что он по собственной инициативе назначил первосвященником Аарона и вообще несправедливо раздает должности. Главным его аргументом, по Флавию, стало утверждение, что если бы он действительно искал почестей и был бы движим личными амбициями, то он назначил бы первосвященником себя и постановил, что эта должность, как и обязанности коэнов должны передаваться его потомкам, однако он этого не сделал. Одновременно, истово веря в свою миссию и в то, что все, что он делает, — он делает по прямому указанию Бога, Моисей предлагает дождаться утра и испытать справедливость позиции Корея на практике. Пусть все, кто считает, что он назначил Аарона первосвященником по собственной инициативе и на самом деле в Храме может служить любой, говорит Моисей, возьмут совки и возложат благовония на жертвенник воскурений. Если Бог примет все воскурения, то прав Корей. Если же будет принято только воскурение Аарона, а остальные отвергнуты, то значит, прав он, Моисей — Аарон и его потомки и в самом деле выбраны на роль коэнов самим Богом.
При этом Моисей честно предупредил, что Бог может разгневаться на бунтовщиков и жестоко покарать их.
Это предложение Моисея было принято, и ему удалось отсрочить дальнейшее развитие бунта, по меньшей мере, до утра следующего дня. Этот выигрыш во времени Моисей решил использовать для проведения сепаратных переговоров с основными группами заговорщиков, чтобы объяснить им, кто такой Корей и что на самом деле стоит за его требованиями «демократизации жизни общества».
В первую очередь Моисей направляется, разумеется, к левитам, так как ему было крайне важно вернуть прежде всего их доверие. При этом он произносит свою речь перед левитами в присутствии самого Корея, обращаясь то к нему лично, то ко всем левитам, тем самым показывая, что в отличие от своего оппонента он отнюдь не собирается действовать за его спиной:
«И сказал Моше Кораху: "Слушайте же, сыны Леви! Мало вам того, что выделил вас Всесильный Израиля из общества Израиля и приблизил вас к себе для совершения службы в Шатре откровения Бога, чтобы стоять перед обществом, чтобы служить за них, и приблизил тебя и всех братьев твоих, сынов Леви, с тобой — а вы еще просите священнослужения! Поэтому ты и все сообщники твои собираетесь против Бога. Аарон же тут при чем, что вам роптать на него?!"» (Чис. 16:8—10).
Таким образом, Моисей начинает речь с напоминания левитам, что они и без того получили привилегированное положение в народе. Дальше он показывает, что от речей Корея пахнет дешевым популизмом и демагогией: все левиты по определению не могут быть первосвященниками и коэнами, следовательно, когда Корей требует этой должности для всех, он требует ее именно для себя. Что же касается Аарона, то он занял должность первосвященника исключительно потому, что таково было переданное Моисею повеление Бога — Аарон не домогался этой должности, не интриговал, как Корей, не пытался подкупить народ, да и сама эта должность, наряду с привилегиями, связана с немалым числом тяжелых обязанностей.
И эта речь Моисея производит желанное впечатление: многие левиты снова с обожанием смотрят на своего вождя-пророка, позабыв, что совсем недавно требовали его свержения. По одному из мидрашей, именно после этой речи Моисея сыновья Корея стали по другую сторону баррикад от своего отца и решили прекратить дальнейшее участие в бунте.
Поговорив с левитами, Моисей послал гонцов к Датану и Авираму с приглашением явиться к нему в шатер для откровенного разговора. Однако эти двое наотрез отказались прийти, заявив, что больше не считают Моисея вождем и не подчиняются его приказам, хотя Моисей ничего им не приказывал, а именно приглашал к себе для того, чтобы лицом к лицу прояснить позиции друг друга.
То, что Моисей решил обратиться к этим двоим отдельно от остальных, видимо, объяснялось тем, что, поддерживая Корея в стремлении отстранить Моисея от власти, Датан и Авирам по существу создали среди мятежников свою фракцию. В отличие от Корея их не интересовала должность первосвященника. Они объединили вокруг себя ту часть народа, которая разочаровалась в Моисее как в лидере и решила вернуться в Египет, который теперь, в пустыне, представлялся им настоящим раем. Датан и Авирам обвиняли Моисея в том, что он не выполнил ни одного своего обещания, что он так и не привел их в землю, текущую молоком и медом, обрек народ на медленную гибель в песках Синая. Словом, они утверждали, что Моисей потерпел полное фиаско как лидер и только слепой может не видеть и не признавать этой очевидной правды. Значит, у него нет права на лидерство и его власти следует положить конец:
«И позвал Моше позвать Датана и Авирама, сынов Элиава, но они сказали: "Не пойдем! Разве мало того, что ты вывел нас из страны, текущей молоком и медом, чтобы умертвить нас в пустыне? Ты еще и властвовать хочешь над нами?! Не привел ты нас в страну, текущую молоком и медом, не дал нам по участку поля и виноградника! Неужели глаза тем людям выколешь? Не пойдем!"» (Чис. 16:12—14).
Тогда Моисей сам направился к Датану и Авираму, жившим на расстоянии четырех тысяч локтей (около двух километров) от его шатра, однако они вновь отказались как выйти к Моисею, так и принять его у себя.
Обвинения Датана и Авирама в провале миссии и своекорыстии вызвали особую боль в душе Моисея, который не извлекал и никогда не пытался извлечь каких-либо материальных выгод либо других преимуществ из своего положения вождя. И не случайно Моисей сетует Богу именно на Датана и Авирама, а не на Корея:
«И весьма досадно стало Моше и сказал он Богу: "Не обращай внимания, пожалуйста, на дар их! Ни у кого из них не взял я ни одного осла и зла не сделал никому из них"» (Чис. 16:15).
Надо сказать, что в эту ночь не спал не только Моисей, но и Корей. Он тоже переходил от шатра к шатру, произнося против Моисея одну зажигательную речь за другой и призывая всех выйти утром на главную площадь стана и покончить с властью «тирана». При этом — если верить мидрашу — Корей применял для убеждения народа те же аргументы, которые спустя более трех тысячелетий будут использовать в борьбе с религией марксисты: он утверждал, что десятина и пожертвования, которые евреи должны отдавать левитам и коэнам, являются самым настоящим ограблением народа; что, опутывая людей множеством зачастую совершенно необъяснимых запретов, внушая страх перед Богом, Моисей стремится поработить их и заставить безропотно обслуживать духовенство.
