В своем заключительном слове президент назвал как раз одну из характерных черт Примакова — его доброжелательное отношение к людям, независимо от политических или идеологических воззрений. У нас ведь как воспитывались послереволюционные поколения? Очень просто: раз ты идейный противник — значит, ты и мой личный враг.
Примаков же мог с кем-то расходиться в политических или научных взглядах, а также по вопросам этики, морали и поведения, но при этом мог относиться к этому человеку сочувственно и даже дружески. Раньше меня, признаться, удивляла эта всеядность или, выражаясь научно, поливалентность Евгения, но теперь я вижу в этом скорее проявление мудрости, так как при полном разбросе и полярности политических мнений и различном образе самой жизни в нашем нынешнем российском обществе жить по-иному вообще было бы просто невозможно.
Недоброжелателей Примакова раздражает факт его непотопляемости. «Почему, — вопрошают они, — он так долго находится на верхней ступени нашей государственности: и при Брежневе был Примаков, и при Андропове, и при Черненко, и при Горбачеве, и при Ельцине? Это же вопиющая беспринципность!»
Прежде всего надо сказать, что при Брежневе, Андропове и Черненко никаких партийных и государственных постов Примаков не занимал, а функционировал в сфере науки, выполняя при этом, как и многие другие руководители академических институтов, поручения политического характера. Но не это главное. Основным в политическом поведении Евгения является то, что он всегда хотел работать на благо своего государства, приносить ему пользу и получать личное удовлетворение от хорошо сделанной работы, а вождей себе он никогда не выбирал. Скорее наоборот: Горбачев взял его себе в ближайшие сотрудники как человека знающего и деятельного. К сожалению, подобных людей было мало в окружении первого и последнего президента Советского Союза.
Есть у Евгения Максимовича еще одна особенность, которая меня всегда удивляла, а иногда и раздражала: его доверчивость к окружающим. Все у него хорошие, все знающие, все добрые. «Откуда такая наивность?» — думал я. Оказалось, что это тоже его позиция, метод, философия. Скажем, будучи уже директором СВР, к подавляющему большинству своих партнеров в силовых структурах и государственных учреждениях он относился с большим доверием и высказывался о них только в положительном ключе.
В конечном счете позиция Примакова оказалась беспроигрышной. Он создавал вокруг себя как бы положительное поле, и никто никогда не мог его упрекнуть в предвзятости, недоброжелательности, в нежелании сотрудничать и взаимодействовать.
Вообще, в том, что касается отношений с коллегами и подчиненными, Примаков всегда проявляет терпение высшего порядка. Лишь многократно и до конца убедившись в неблаговидных поступках того или иного человека, он расстается с ним, не прибегая при этом к демонстрации своего недовольства. Короче говоря, ему совершенно не свойственна та идиотская принципиальность, когда из-за какой-то несущественной мелочи люди начинают криком кричать, портить настроение себе, окружающим и в своем ослеплении забывают о первопричине конфликтной ситуации и губят начатое дело.
Мне помнится, что с юношеских лет Евгений был добрым, терпеливым и отзывчивым человеком, а смерть сына и жены еще больше обострила эти качества. Все его друзья смело обращаются к нему за помощью и знают, что если это в его силах, он всегда поможет.
Службой в разведке Примаков дорожил, рассматривал ее как подарок судьбы и как проявление к нему доверия со стороны сотрудников СВР. Назначение на должность начальника разведки гражданского человека и академика многие зарубежные политологи расценили как свидетельство демократических тенденций в нашем обществе. И по большому счету это именно так и было. Не случайно новый директор СВР с первых дней пребывания на своем посту начал думать о создании закона о разведке, о придании деятельности службы цивилизованных форм и методов. Я думаю, что Примаков поступил очень мудро и дальновидно, отказавшись и от больших генеральских звезд при назначении на должность начальника разведки, чем еще больше повысил свой авторитет среди ее сотрудников.
Кстати говоря, приход Евгения Максимовича в разведку после провала ГКЧП заранее был вычислен нашими аналитиками, и он отнюдь не свалился нам как снег на голову. Примаков легко и естественно вписался в наш коллектив, так как многих сотрудников здесь он знал лично, а главное, хорошо понимал международную обстановку и место России в изменившемся мире. Знание российской действительности, многочисленные деловые контакты с прежними и новыми государственными деятелями и острое политическое чутье позволили ему избежать на новом посту каких-либо ляпов и ошибок. Он никогда не выдвигал авантюрных предложений и не делал ошибочных прогнозов в развитии международных событий, тщательно сам выверял разведывательную информацию, предназначенную для доклада руководству страны.
Всю работу разведслужбы Примаков ввел в спокойное русло — систематический доклад актуальной информации, прогнозы, предложения, содействие средствами разведки внешнеполитическому курсу государства и никаких самостоятельных акций в сфере международных отношений. Всем абсолютно ясно, что руководить разведывательным ведомством при устоявшейся государственной системе намного легче, чем в условиях политической нестабильности в стране, раздираемой острыми противоречиями. Всем также понятно, что удержаться на плаву в таких условиях разведка может, если ее руководитель обладает высокими профессиональными и нравственными качествами и способен к тому же создать в руководстве службы коллектив единомышленников. Евгению Максимовичу все это удалось.
Прошло полвека с тех пор, как мы познакомились с Примаковым в Московском институте востоковедения. В те далекие годы нам не дано было знать, кем мы станем впоследствии, и тем более, что оба окажемся на работе в Службе внешней разведки. Я вообще на первых курсах института не знал, что это такое, и не мог, конечно, предполагать, что спустя пять десятилетий не раз скажу Примакову: «Спасибо тебе, Женя, что ты спас разведку в самое тяжелое для нее время!»
Спокойное и разумное руководство Службой внешней разведки предопределило и назначение Примакова министром иностранных дел в январе 1996 года. Для него это был не свободный выбор: он подчинился логике обстоятельств.
Естественно, как человеку и политику Примакову было лестно и приятно, что ему был предложен этот высокий пост, однако я уверен, что если бы он был свободен в выборе, он предпочел бы остаться на посту директора СВР. Прощаясь с руководящим составом разведки 10 января 1996 года, новый министр иностранных дел сказал: «Я прирос к разведке… Я провел здесь свои лучшие четыре года и четыре месяца… Ухожу от вас не по своей воле…»
