раз мы выбивали русских из города. И верх был наш. Это подняло боевой дух в армии. И я особенно рад тому, что в этом сражении высочайшую храбрость проявили итальянцы.
Сегодня император объехал поле битвы. Говорил с солдатами, поздравил храбрецов, пленивших нескольких русских офицеров. Один из них сказал, что удивляется храбрости наших солдат, которые не только выстояли против превосходящих сил, но и одержали победу.
Событие у деревни Городня взбудоражило армию. В ночь на 25 октября император решил удостовериться, стоят ли русские на своих позициях. В темноте, как рассказывают, он выехал со штабом и неожиданно нос к носу столкнулся с казаками. Столкнулись с казаками среди бивуаков собственной гвардии! Началась схватка, в которой невозможно было разобрать, где свои, где чужие. Император оказался в нескольких шагах от рукопашной. Если бы казаки были настойчивее и расторопнее, они захватили бы императора в плен.
И снова этот проклятый вопрос: как могло такое случиться? Только подумать, в нескольких метрах от ставки, посреди многочисленной кавалерийской и пехотной охраны император мог оказаться в руках у неприятеля. В тот же час стало известно, что казачья сотня, притаившись, провела всю ночь в засаде на расстоянии 3–4 ружейных выстрелов от ставки императора.
Это свидетельство плохого состояния нашей армии.
Как же мы не хотели второй встречи с Бородинским полем! Как же император упорствовал, стараясь выйти на Калугу, но военный совет настоял на своем: армия повернула на Можайск. Инстинктом солдата, инстинктом полководца, инстинктом человека он понимал, что значит встреча отступающего войска с гигантским кладбищем, которое оказалось на пути.
Вчера подошли к Можайску. Выпавший снег окончательно испортил дорогу. Под ногами холодная вязкая глина, колея разбита, орудия, фуры увязают по колеса в непролазной грязи.
Было распоряжение в город не вступать. Короткую остановку сделал только император. Здесь находится много наших раненых, и он выяснял, как идет их эвакуация, есть ли транспорт для этого, как идет раздача пайков.
Можно остановиться на подъеме, но на спуске – никогда.
Сильный холод, пальцы не слушаются, но я хочу записать несколько слов. Перед Бородинским полем я пересел в экипаж жены с детьми, плотно закрыв шторки. Они не должны были видеть это страшное место с трупами солдат и лошадей. Экипаж объезжал поле по проселочной дороге, сбоку, но все равно тошнотворный запах тления проникал в карету. Черные стаи ворон с карканьем летали над полем, над дорогой. Дети испуганно прислушивались к клекоту, доносившемуся с неба. Я старался отвлечь внимание Марии рассказами о том, как вернемся домой, как увидим жаркое солнце, как вдоволь наедимся столь любимого ею винограда.
Император со свитой быстро проехал мимо поля, которое было покрыто обломками орудий, ржавеющими касками, знаменами, валявшимися в грязи, изодранными мундирами.
Что привело нас на это зловещее поле?
Днем догнал императора с Неаполитанским королем у монастыря, где находились раненые. Их здесь много. Страдальческие восковые лица. Кто из них выживет? Кто дойдет до дома? И самое трагичное, что утешить их нечем. Мы пытались говорить какие-то теплые слова, но в душе понимали, что не до каждого они доходят.
Выйдя из монастыря, император приказал каждой карете своей свиты взять одного раненого. Все без исключения с готовностью подчинились сердечному, душевному жесту императора. На следующий день это распоряжение стало обязательным для всех экипажей, карет, телег. О безобразной, подлой выходке маркитантов с гневом, не выбирая слов, рассказал Мюрат. Подчиняясь указанию, они положили на свою телегу раненых, дождались, когда пройдет колонна, и затем сбросили беспомощных людей на землю.
Вчера ночью ударил сильный мороз. Сильно поредевшая кавалерия во главе с королем идет в авангарде. Следом – император и главный штаб, затем гвардия. Маршал Даву прикрывает отход.
С агрессивной жестокостью стали беспокоить казаки. Мюрат поручил каждому офицеру штаба поддерживать постоянную связь с арьергардом и центром, которым командует вице-король – важно вовремя обнаружить неприятеля и общими усилиями отразить наскоки казаков.
Вязьма – Смоленск
Императора беспокоит положение раненых. Он говорил об этом во время остановки в Можайске. Не хватает врачей, медицинских инструментов, лекарств, перевязочного материала.
Вчера по поручению Мюрата проехал вдоль колонн из авангарда к маршалу Даву и обратно. И то, что увидел, еще раз говорит о своевременности указаний императора. Многие раненые шли по грязи, опираясь на палки, в изодранных мундирах, страшных лохмотьях, не имеют обуви.
Вчера встречался с одним хирургом. Он не скрывает трагедии: у них нет лекарств, перевязки, инструментов. Помочь страдающим они ничем не могут и потому скрываются от них.
Обозы переполнены. Выезжая из Москвы, они должны были принять раненых из-под Винкова, Малоярославца, Можайска. Раненые примостились на крышах, на передках, задках, ящиках и козлах фуражных повозок. При малейшей тряске многие падают, а кучера продолжают путь, и следующая повозка переезжает несчастного.
Я доложил о виденном маршалу.
Сегодня утром я стал свидетелем поступка, потрясшего мою душу. Несколько часов назад казаки атаковали обоз, где шла карета жены с детьми. С длинными пиками и стрелами они накинулись на беззащитных калек, женщин, детей. Охрана их оттеснила, но я в тревоге все-таки поспешил к месту стычки. Карета была в целости, но внутри, рядом с женой и детьми, дремал молодой офицер из полка карабинеров. Он был ранен в грудь, поврежденная рука свисала на диван. Увидев меня, офицер попытался улыбнуться: «Я не сам сюда пришел. Меня позвали».
Мария со слезами на глазах рассказала, что этот офицер, почти мальчик, упал с санитарной телеги на дорогу, и его бросили; еще немного – и раненый оказался бы под колесами фуры. И тогда она кинулась к санитарам и приказала посадить его в свою карету.
Мы в Вязьме. Погода испортилась окончательно. Сильный холодный ветер со снегом сбивает с ног. Вечером проверял наши бивуаки. Полуразрушенный маленький город представляет собой необычную картину – палаточные стоянки, фургоны и повозки с поклажей, артиллерийские обозы, снующие бойкие маркитанты. Повсюду огни кострищ – жарят конину. По улицам бродят дорвавшиеся до неимоверных запасов водки солдаты. Нигде нет ни командиров, ни администрации. Пайков солдатам выдать не могут, поскольку, как рассказали интенданты, дошедшие до города обозы с продовольствием растащили еще утром.
Во всем этом разгуле есть что-то тревожное и зловещее – стихия в нашей армии берет верх.
О случившемся записываю по горячим следам. При вчерашнем сражении нашего арьергарда с корпусом Милорадовича солдаты первого корпуса побежали с поля боя. Слух о бегстве пехотинцев прославленного корпуса быстро распространился и произвел тягостное впечатление на армию.
Произошло следующее.
