— Так вы написали пьесу? — начал Михаил Афанасьевич.
— Нет, не написали, а только начали. Есть план, действующие лица и наброски двух картин.
— О чем же вы хотели поговорить со мной?
— Нас главным образом волнует тема. Нам она кажется интересной, но как воспримет ее зритель?
— Только тема? Но ведь тема это не все. Она может быть любой! Вот перед вами бокал с пивом тоже может служить темой. Вы верите в то, что написали, и в то, что собираетесь написать?
Меня, а также, как я понял, и Женю, признаться, озадачило все, что тогда высказал писатель. Мы ставили тему превыше всего, взялись писать пьесу только потому, что считали важным показать зрителю мир, ему неведомый, а для нас живой. Не будь этой борьбы за сплав, и в голову не пришло бы нам заняться драматургией. Мы поэтому замялись с ответом.
Булгаков продолжал:
— Вот мне как-то раз один старик принес на прочтение свою повесть, я ее прочел, а потом спросил его: «Вы верите в то, что написали?» И знаете, что он мне ответил? «Нет, не верю!» Тогда я ему сказал: чего же вы хотите тогда от меня?
Мы рассмеялись и тут же подтвердили, что, безусловно, верим в свою пьесу и никак не представляем себя на месте этого старика.
— Ну вот и отлично! Так рассказывайте, какая же тема, как называется пьеса, действующие лица…
Я пояснил, что стержнем в пьесе является борьба за сплав и как нам представляется в общих чертах все развитие действия.
— Ну что же, пожалуй, это может быть интересным! — очень сдержанно проговорил Михаил Афанасьевич.
Я вытащил рукопись первых двух картин пьесы и начал:
— Пьеса называется «Сатурн и его спутники».
— Сатурн — это сплав?
— Да!
— Не годится! Слишком длинно! Почему не просто «Сатурн»?
— Может быть, «Спутники Сатурна»? — спросил я.
— Да-а, может быть, и «Спутники…». Леночка?
— Что? — ответил голос Елены Сергеевны.
— Какое название лучше — «Сатурн» или «Спутники Сатурна»?
— «Спутники Сатурна», — последовал ответ.
— Ну и отлично! Пусть будут «Спутники Сатурна». Согласны?
— Конечно! — все более воодушевляясь, ответили мы.
Я продолжал:
— Действующие лица: Дубинин Виктор Аркадьевич — научный руководитель лаборатории им. Исаака Ньютона.
— Простите! Это настоящее название вашей лаборатории?
— Нет, вымышленное.
— Продолжайте.
— Щукин Анатолий Петрович — научный руководитель лаборатории новых физических проблем.
Далее шел список примерно двадцати действующих лиц обоего пола и различного ранга, среди которых был Задников Петр Савельевич — помощник заведующего лабораторией по хозяйственной части. Когда Михаил Афанасьевич услышал эту фамилию, он усмехнулся и с оживлением сказал:
— Слушайте, замечательная фамилия — Задников!
После чтения списка действующих лиц наступила пауза. Михаил Афанасьевич встал, прошелся по комнате и сказал:
— Прежде всего, в пьесе слишком много действующих лиц. Половину их необходимо зарезать[80].
Мы, разумеется, воспротивились, доказывая, что не сможем развить пьесу с меньшим количеством действующих лиц.
Михаил Афанасьевич доказывал обратное: с меньшим числом лиц нам будет легче работать.
— Ну, хорошо! Прочитайте начало пьесы, посмотрим.
Действие начиналось с того, что двое безымянных сотрудников лаборатории (в списке действующих лиц они значились как 1-й шахматист и 2-й шахматист) перед началом занятий сидят на балконе за шахматной доской. В это время председатель цехкома Мандрилов, проходя по двору, взглянул на висящее рогожное знамя и проговорил: «Боюсь, как бы это украшение не провисело у нас и в следующем квартале!»
Михаил Афанасьевич спросил:
— Что? Рогожное знамя? Это ваша выдумка?
— Нет, — ответил я. — Действительно рогожное знамя присваивается отстающим подразделениям.
Михаил Афанасьевич улыбнулся:
— Хорошо, продолжайте.
Следовала комическая сцена у табельной доски, где энергичная, средних лет табельщица уверяла, что номер сотрудника Ястребова был снят кем-то, а он опоздал, потянулся к доске в тот момент, когда она ее закрывала. Ястребов же доказывал, что успел снять номер. Табельщица продолжала настаивать: «Неправду говорите, я помню, на целую ладонь не дотянулись, когда я доску закрывала». На самом деле табельщица была права, номер Ястребова снял другой сотрудник, видевший, что его товарищ явно опаздывает.
Мы почувствовали, что эта сцена понравилась Михаилу Афанасьевичу. Однако он попросил остановиться и сказал, что сейчас выскажет кое-какие соображения, а написанные две картины до конца прочтет внимательно сам.
— Скажите, пожалуйста, — начал Михаил Афанасьевич, — для чего два шахматиста в первой картине?
Мы сказали, что считаем интересной описанную мизансцену.
Он сразу возразил, что против мизансцены ничего не имеет, пусть она останется. Но безымянных шахматистов можно без всякого ущерба для пьесы заменить основными действующими лицами. Тут же было внесено решение исключить шахматистов из списка действующих лиц. И в итоге обсуждения, длившегося, как мне помнится, не менее двух часов, в пьесе вместо двадцати двух действующих лиц осталось всего двенадцать. Было уже около полуночи, когда мы, окрыленные самыми радужными надеждами, попрощались с хозяевами. Условились, что следующая встреча состоится через неделю, а за это время Михаил Афанасьевич прочтет оставленные у него две картины и даст нам свои советы.
Направляясь через три дня на Большую Пироговскую, мы строили предварительные планы: если Михаил Афанасьевич первые две картины одобрит, а мы потратили на них месяца три, то до весны при его помощи, вероятно, сможем одолеть всю пьесу.
Елена Сергеевна, открывшая нам дверь, теперь встретила нас как старых знакомых. Мы сразу прошли в гостиную, где уже сидел Михаил Афанасьевич, перелистывая рукопись двух картин «Спутников Сатурна».
— Здравствуйте, здравствуйте, садитесь! Ну, рассказывайте, как идет выплавка «сатурна»? Удалось что-нибудь получить, а? Вас, конечно, интересует, что я скажу про пьесу. Да-а. Что я могу сказать?.. — Михаил Афанасьевич при этом бросал взгляд попеременно то на одного, то на другого. — Скажу, что, судя по первым двум картинам, пожалуй, следует попробовать продолжать!
Мы вздрогнули и многозначительно посмотрели друг на друга. Михаил Афанасьевич быстро встал и большими шагами заходил по комнате. Он все повторял:
— Да, судя по этим двум картинам, пожалуй, надо попробовать продолжать!
Он снова уселся в кресло между нами и продолжал:
