Шаляпин растерянно стоял и слушал гостя, громогласно расточавшего ему такие похвалы, которых он еще ни от кого не слышал.
— Вот мы, знаете, вдвоем пришли…
Шаляпин наконец обратил внимание и на второго человека, который скромно стоял чуть сзади своего высокого товарища.
— Вдвоем-то лучше, по-моему. Один я не могу выразить, а вдвоем… Он тоже Грозного работал. Это — Антокольский. А я — Стасов Владимир Васильевич.
Шаляпин растерялся, не мог от волнения даже слова вымолвить. А уж пригласить сесть и вовсе не догадался. Да и сесть-то не на что было: уборная была тесной и маленькой…
Стасов понял его состояние и продолжал:
— Да вы еще совсем молоденький! Сколько вам лет? Откуда вы? Рассказывайте!
— С Волги, из Казани. Учился в Тифлисе…
— Вот что, приходите-ка завтра ко мне в Публичную библиотеку, и мы обо всем поговорим…
В тот вечер Шаляпин играл великолепно… Всегда похвалы на него действовали положительно, а в этот раз он просто, как признавался впоследствии, «задыхался от счастья».
На другой день Шаляпин зашел в Публичную библиотеку и снова был ошеломлен радушным приемом старого литератора, глаза которого по-юношески заблестели при виде входящего Шаляпина.
— Ну, батюшка, очень рад… Здравствуйте! Очень рад! Спасибо! Я, знаете, всю ночь не спал, все думал, как это вы здорово делаете! Ведь эту оперу играли здесь когда-то, но плохо. А какая ведь, а? Вы подумайте, каков этот Римский-Корсаков Николай Андреевич! Ведь вот что может сделать такой человек, а! Только не все его понимают!
Стасов вышел из-за своего огромного стола, заваленного книгами, рукописями, и долго тряс руку Федору Шаляпину, восторженно смотревшему на этого удивительного человека.
— Садитесь, Федор Иванович! — сказал Стасов, отвязывая шнур от ручек кресла. И, увидев, что Шаляпин сел, тут же показал на кресло, которое освобождал от шнурка. — Да вот сюда садитесь-то… Для вас его готовлю… Вот здесь, в этом кресле, сиживали Николай Васильевич Гоголь, Иван Сергеевич Тургенев… Да-с… А из музыкантов-то кто только не сиживал…
Шаляпин, услышав такие имена, заколебался.
— Ничего, ничего, садитесь! Не беда, что вы такой молоденький! Достойны…
Шаляпин за последние годы встречал немало людей, поверивших в его талант и ждущих от него немалых художественных свершений, а этот просто поразил своей бескорыстной щедростью. «Господи, что за человек, — влюбленно поглядывая на Стасова, думал Шаляпин. — Он как бы обнял меня душою своей. Редко кто в жизни наполнял меня таким счастьем и так щедро, как этот человек…»
— Ну, расскажите мне, как вы начинали… Кто вы? Слышал я, что вы бросили императорский театр в Петербурге, отказались служить в казенном театре. Правильно и хорошо сделали.
— Большую неустойку до сих пор выплачиваю…
— Черт с ними, с неустойками! Что такое деньги? Деньги будут! Это всегда так: сначала не бывает денег, а потом явятся. Деньги — дрянь! А Савва Иванович — молодец! Молодчина! Ведь какие штуки разделывает, а? Праздник! Раньше-то какими пустяками занимался — итальянской оперой! Римский-Корсаков тоже молодец. Ах, как рад! Русское искусство — это, батенька, рычаг, это, знаете, ого-го! На Ваганьковом, конечно, ничего не понимают! Там министерство и прочее. Но это ничего! Все люди — люди и будут лучше. Это их назначение — быть лучше. Ничего!
Стасов объяснил Шаляпину, что Ваганьковым кладбищем он называл дирекцию императорских театров, где похоронены многие замыслы и оперы великих русских композиторов, таких, как Мусоргский и Римский-Корсаков.
Шаляпин смотрел на Стасова и как бы заряжался его энергией и страстью. Сколько ж этот человек знает и скольких перевидал на своем веку…
Возвращаясь в гостиницу, Шаляпин скупил чуть ли не все газеты, выходившие в Петербурге. На спектаклях присутствовало обычно много музыкальных критиков, мнение которых интересовало Шаляпина. В Москве он привык к похвалам, а что-то скажет северная столица?.. Тем более, что гастроли русской Частной оперы совпали с гастролями немецкой оперной труппы, — в репертуаре которой были знаменитые оперы Вагнера.
Опасения оказались напрасными — зал был переполнен в первые же дни… Да и первые отзывы предрекали большой успех русской опере. Цезарь Кюи, послушав «Садко» высказал убеждение, что русское искусство продолжает блестяще развиваться, и «Садко» свидетельствует об этом лучше всего.
25 февраля 1898 года в «Петербургской газете» писали — «Мы просмотрели последнее действие в царской палатке и должны, сказать, что мы видели перед собой Грозного. В каждом движении, в каждом слове чувствовался грозный царь. Голос его такой хороший, свежий, звучный, как и был; дикция выработана (петь ему мало приходится в этой опере) и отчетлива. Обработать и типично передать такой сложный характер Грозного — для этого нужны большие способности».
4, марта «Санкт-Петербургские ведомости». писали по поводу «Русалки»: «Русалка» Даргомыжского, поставленная московской антрепризой 2 марта, привлекла массу публики, которая особенно одобрительно, отнеслась к г. Шаляпину, выступившему в роли Мельника. Действительно, этот молодой артист обрабатывает каждую порученную ему партию до мельчайших подробностей и является перед зрителями во всеоружии своего обширного таланта. Сцена сумасшествия, представляющая богатый материал для игры, была проведена г. Шаляпиным с большим увлечением и искренним чувством; что же касается вокальной стороны исполнения, то и здесь этот артист выказал много художественного вкуса и темперамента…»
Лишь, пожалуй, «Новое время» было недовольно появлением русской Частной оперы и ее русским репертуаром. Музыкальный критик «Нового времени» Иванов, сравнивая «Садко» с произведениями Вагнера, пришел к выводу, что Вагнер создал «подлинные эпические произведения, в которых народное творчество предстает блестяще обработанным великим художником, а Римский-Корсаков использует народное творчество без обработки, потому-то опера «Садко» скорее похожа на кучу сырья, где необработанные былины и народные песни в их чистом виде делают оперу неблагозвучной…».
И все это говорилось как бы сквозь зубы, нарочито и демонстративно. Становилось ясно, что гастроли не обойдутся без драки. Так оно и случилось.
30 марта М. М. Иванов выступил в «Новом времени» со статьей «Музыкальные наброски (московская Частная опера, «Псковитянка» и г. Шаляпин в роли Ивана Грозного)». Статья произвела впечатление разорвавшейся в театре бомбы. Столько возникло разговоров, споров… А этого-то и добивался Иванов и его распорядители… Удар нововременцев был направлен не столько против Шаляпина, сколько против Стасова и всей русской музыки кучкистов, особенно против музыки Мусоргского и Римского-Корсакова. И об этом прямо говорилось в статье: «Совершенно равнодушным оставил меня г. Шаляпин, о котором так закричал г. Стасов в «Новостях». Я не хочу сказать, что не доверяю суждениям г. Стасова, совсем напротив; но все-таки, когда вдруг слышишь большой шум даже на улице, невольно останавливаешься, невольно ожидаешь встретить что-нибудь необычайное: конечно, зачастую и разочаровываешься.
