Сталин заметил вынужденное одиночество Ворошилова и, как хороший актер, разыграл сцену милосердия и внимания. Он подошел к маршалу и с легким упреком в голосе обратился к Берия:
— Лаврентий, нам надо лучше заботиться о товарище Ворошилове. У нас мало таких старых большевиков, как Клим Ворошилов. Ему нужно создать хорошие условия.
Это было открытое лицемерие Сталина, уже много лет постоянно третировавшего Ворошилова. Многие знали, что Сталин уже не приглашал его на дачные застолья в Кунцеве. И если до войны требовал росписи маршала на проскрипционных списках приговоренных к высшей мере наказания, то в послевоенные годы он лишил Ворошилова участия и в этих делах.
Берия, хорошо знавший повадки и приемы вождя, хитро использовал его намерения. Не единожды он клал на стол генералиссимуса показания обвиняемых, разумеется, выбитые на допросах «с пристрастием», по подозрению Молотова, Ворошилова и других из недавнего окружения Сталина. Вождь брал эти показания и складывал в сейф до лучших времен…
Мне не раз доводилось слышать, как шеф по телефону искусно «подогревал» маниакальную подозрительность Сталина в отношении Молотова, Ворошилова, Микояна. Этому способствовал и Каганович, не раз сговаривавшийся с шефом о совместных действиях относительно «стариков». Не без их влияния вождь охладел к Ворошилову и Молотову; охлаждение к Ворошилову началось после неудач советско-финской войны и провала обороны Ленинграда в 1941 году, а к Молотову — после Пленума ЦК, на котором из ЦК выводилась жена Молотова — П. Жемчужина. Тогда Вячеслав Михайлович при голосовании воздержался, что вызвало у генсека приступ гнева… В конце сороковых годов Ворошилов и Молотов почти не появлялись на заседаниях Политбюро — их Сталин не приглашал, а если они и появлялись, то он не скрывал своей неприязни к ним.
Во время одной из встреч с Хрущевым и Микояном на юге Сталин, размышляя вслух, неожиданно сказал:
— А вы знаете, Молотов завербован в США, он — американский агент.
— Не может быть этого, товарищ Сталин! — не удержался Микоян.
— Вы многого не знаете, а я знаю. В Америке у него есть собственный вагон для поездок по штатам. Когда он приезжал на сессию ООН, то свободно пользовался вагоном. Как он мог заиметь вагон там, в Америке? Значит, он работает на Америку.
— В США, товарищ Сталин, дороги, как правило, принадлежат частным владельцам. Государственные чиновники ездят в обычных вагонах, летают на рейсовых самолетах частных компаний, — объяснил Хрущев, поддерживая сомнение Микояна.
— Вы бывали в Америке? — спросил Сталин Хрущева.
Тот опешил — вмиг можно стать американским агентом, ведь Сталин знал, что Хрущев никогда не был в Америке. Знал, а почему спросил? Вот так однажды спросил Ворошилова: «У тебя глаза бегают. Ты не английский шпион?»
— Нет, товарищ Сталин, я не был в США, — словно оправдываясь, тихо ответил Хрущев. — Я читал об этом в газетах.
— Мало что могут написать газеты, — возразил Сталин. — Мы сделаем так: пошлем телеграмму Вышинскому, он там, на сессии ООН. — Сталин направился в расположенное рядом с дачей здание телеграфа, и под его диктовку Хрущев написал телеграмму.
Через несколько дней пришел ответ Вышинского: «По проверенным данным у Молотова в Нью-Йорке собственного вагона не обнаружено».
Сталин не поверил Вышинскому и продолжал настаивать на своем.
— Слепые вы, котята, — Сталин отрешенно махнул рукой в сторону стоявших рядом Хрущева и Микояна. — Передушат вас империалисты без меня. Всякую бдительность потеряли…
Неприязнь и подозрительность к Молотову и Микояну закончились тем, что оба были освобождены от занимаемых должностей: Молотов — от обязанностей министра иностранных дел, Микоян — с поста министра внутренней и внешней торговли.
Принятие такого решения Сталиным было ускорено «делом об Еврейском антифашистском комитете СССР» — делом Лозовского, Михоэлса и других. Народный артист СССР Михоэлс предложил идею создания Еврейской автономной области в Крыму и внес это предложение Еврейскому антифашистскому комитету для дальнейшей реализации идеи. Берия доложил Сталину, акцентировав его внимание на попытки руководителей комитета оторвать жемчужину страны — Крым — от СССР. Таким образом, Еврейский антифашистский комитет, активно действовавший в годы войны по разоблачению жертв фашизма, был заподозрен в шпионаже.
Закрутилась машина подозрений и арестов. При загадочных обстоятельствах в Минске под колесами автомобиля гибнет Михоэлс, арестовывается один из его руководителей, в недавнем прошлом начальник Совинформбюро С. Лозовский и другие члены комитета, которые обвинялись во «враждебных связях с иностранными разведками и шпионской деятельности» и вскоре «признались» в связях с Молотовым и Микояном для подготовки антисталинского переворота. Особую активность в этом «деле» проявлял полковник Михаил Рюмин, опираясь на поддержку Маленкова.
Начались массовые допросы с применением испытанных приемов. Снова усердствовал Рюмин, «доказавший» причастность членов комитета к «враждебной деятельности»… И хотя особых доказательств не оказалось, суд, основываясь на личных «признаниях» обвиняемых, принял постановление о применении к обвиняемым высшей меры наказания. Председатель Военной коллегии Верховного суда СССР генерал-лейтенант юстиции А. Чепцов, вынужденный подписать явно сфальсифицированный приговор, спустя несколько лет объяснял: «Я позвонил по телефону, просил принять и выслушать меня. Через несколько дней я был вызван к Маленкову, который вызвал также Рюмина и Игнатьева. Я полагал, что Маленков меня поддержит и согласится с моими доводами… Однако, выслушав мое сообщение, он дал слово Рюмину, который стал меня обвинять в либерализме к врагам народа… обвинил в клевете на органы МГБ СССР и отрицал применение физических мер воздействия. Я снова заявил, что Рюмин творит беззаконие, однако Маленков заявил буквально следующее: «Вы хотите нас на колени поставить перед этими преступниками, ведь приговор по этому делу апробирован народом, этим делом Политбюро ЦК занималось три раза, выполняйте решение ПБ»… Мы, судьи, как члены партии вынуждены были подчиниться категорическому указанию секретаря ЦК Маленкова»[20].
В 1949 году по этому «делу» была арестована жена Молотова Полина Жемчужина, обвиняемая в «измене Родине», в «связях с международным сионизмом». Попытки члена Политбюро министра иностранных дел Молотова уберечь жену от допросов и следствия отверглись Сталиным и членами Политбюро. Жемчужина на свой страх и риск поддерживала как жена министра иностранных дел связи с первым послом Израиля в СССР Голдой Меир, ставшей впоследствии премьер-министром Израиля. Эта полудружба окончилась для Жемчужиной весьма драматически.
