Tel Aviv
Dr. A. Wissotzky
1925. 6. V.
На записке рукой Рутенберга написан горьковский адрес:
Signor Alessio Peshkoff
Villa Massa
Sorento
Italy
По всей видимости, просьба Горького и вызванные ею поиски его итальянского адреса были как-то связаны с очерком Высоцкого «В Палестине», который как раз в это время был напечатан в горьковском журнале «Беседа» (1925. № 5. С. 122–59).
После смерти Л.Б. Красина (1870–1926), советского государственного деятеля, наркома торговли и промышленности (1918), наркома путей сообщения (1919), с 1920 г. – наркома внешней торговли (одновременно полпреда и торгпреда в Англии, а с 1924 г. и во Франции), которого Рутенберг хорошо знал лично, он с грустью писал Горькому 15 декабря 1926 г. (RA, копия):
Леонид Борисович умер. Жаль. Старая гвардия сходит со сцены. Хорошо ли, плохо ли, цели своей служила верой и правдой. Нашему поколению жаловаться на прожитую жизнь не приходится. Но жаль. Слишком рано он умер29.
В том же письме он сообщал:
Хотел послать Вам к праздникам здешних апельсин и grapefruits, но оказалось, что подобные предметы потребления в Италию ввозить воспрещено. Ничего не поделаешь. <…> Буду на будущей неделе в Ерусалиме, выберу что-ниб<удь> из тамошней керамики для Вас.
Общение Рутенберга с Горьким имело и другие, опосредованные каналы. Так, в конце 1929 г. писателя посетил в Италии Б. Кацнельсон (1887–1944), один из лидеров палестинского игмува, редактор социалистической газеты «Davar» и едва ли не главный идеолог рабочего движения в сионизме. Об этой встрече Б. Кацнельсон рассказывал в письме М. Бейлинзону, датированном 2–3 января 1930 г. и отправленном из Италии в Эрец-Исраэль (в переводе на русский язык см.: Агурский, Шкловская 1986: 498–500, ср.: Shapira 1984: 174). Лестные слова о Рутенберге, сказанные Горьким в ходе этой беседы, вынесены в эпиграф данной главы.
Доброе отношение к Рутенбергу Горький выражал не только в словах. Он принимал живое участие в семейных делах своего палестинского друга. В письме от 22 сентября 1930 г. речь идет об одном из сыновей Петра Моисеевича – Евгении, биологе по спецальности, о планируемой им поездке в Германию и связанных с этим трудностях (RA):
Не писал Вам, дорогой П<етр> М<оисеевич>, так долго потому что Ек<атерина> Пав<ловна>30 приехала только 20-го.
О делах и положении Евгения она осведомлена весьма подробно и думает, что его едва ли выпустят за рубеж. Суть в том, что брат
из Берлина пишет ему31: «Плюнь на все и следуй моему примеру», – советы эти, конечно, известны начальству. Далее: сам Евгений – по словам Е<катерины> П<авловны> – «капризничает и зря раздражает людей». У него «засланы» куда-то документы и разные бумажки, высланы они были на место, где он жил, а он жил не на одном месте, и документы гуляют, ищут его. Их – тоже ищут. Евгению предлагают получить документы, он – требует подлинники.
Он намерен ехать в Гамбург, работать на биостанции. О том, чтоб его выпустили, хлопочет Марья Федоровна32 и еще кто-то. Е<катерина> П<авловна> тоже, конечно, не отказывается хлопотать (я – тоже). Здесь она проживет до 15 октября.
Вот – все, что могу сообщить – пока.
Помимо хлопот о детях, письма Рутенберга Горькому содержали просьбы общественного характера. Так, 8 февраля 1931 г. он просит его вступиться за житомирского раввина Абрамского, осужденного на каторжные работы за поклонение религии предков – смертный «грех» и «преступление» в глазах новой власти.
Иехезкель Абрамский (1886–1976), ученый-талмудист, еврейский религиозный авторитет, выходец из Литвы, был раввином Смоленска, а затем Слуцка. В 1928 г. вместе с раввином С. Зевиным он решил издавать журнал «Ягдил Тора», за что в 1930 г. угодил в лагерь. Однако в 1932 г. был освобожден, и ему даже позволили выехать в Англию. Известный сионистстский деятель журналист М. Коэн, заместитель редактора ивритского еженедельника «Ha-olam» (к тому времени издававшегося в Иерусалиме), рассказал о судьбе Абрамского в своих воспоминаниях «Бялик и Горький» (Коеп 1936: 555; отрывок в переводе на русский язык см.: Агурский, Шкловская 1986: 506). Коэн предполагал, что участие в освобождении Абрамского из рук советских властей принял Горький. Если данное предположение справедливо (а похоже, что это действительно так), мы можем теперь восстановить дополнительное звено в этой истории: с просьбой об участии в судьбе Абрамского к Горькому обратился не только Бялик, но и Рутенберг (RA, копия):
Дорогой Алексей Максимович.
В России осудили на каторжные работы раввина Абрамского из Житомира. За контрреволюционность. Этого раввина давно уже избрали на соответственную должность здесь в Палестине. Его контрреволюционность состоит, конечно, в том, что упорно хочет молиться Богу. И, наверное, в талесе и тефилине. И, наверное, не хочет есть трефное. Это явно легкомысленно. Но стоит ли за это посылать человека на каторгу? А близкие его с ума сходят и никому покою не дают. В том числе и мне. Как будто мало сейчас людей на каторге, и в тюрьмах, и вне тюрем. Во всем мире. Все мы «люди» таковы, когда лично болит. Но помочь надо. Человек ведь. Если можно. Можете ли? Был бы много обязан. Чтобы выпустили его из России в Палестину.
Обращает на себя внимание проникновенное письмо Гутенберга от 20 июля 1934 г., написанное в связи со смертью сына писателя, Максима (1897–1934), которого не стало 11 мая. Письмо написано из лондонской клиники, где Рутенберг оказался после острого сердечного приступа (RA, копия):
Пишу из клиники. Уложили меня сюда для починки сработавшейся машины. Стареющей, конечно. Главная причина – «некультурность» машиниста. Но этой «культурности» в наше время нас ведь не обучали. Сама машина, говорят, еще крепка. Ничего серьезного. Надо пару недель отдохнуть, перестать курить и сбросить килограммов 20 буржуазного вида.
Безусловно не связывавший смерть Максима с насильственной акцией, Рутенберг в своем послании говорит о постигшей Горького тяжелой утрате словами еврейской мудрости – как о проявлении высшей Божьей воли, перед которой нужно смириться и которую следует принять как должное и неизбежное33:
От М<арии> И<гнатьев>ны <Будберг> узнал, что у Вас большое несчастье случилось. Знаю, что Вы далеко не сантиментальны. Что судьбы человечества не меняются от горестей или радостей отдельных людей. (По существу тоже неправда.) Но каждому из нас собственный горб нести приходится и за него расплачиваться. Наша еврейская народная мудрость с незапамятных времен создала для таких случаев глубоко мудрую краткую формулу-молитву: Благословен судья, все знающий. Причинной связи и предупредительных мер многого неправильного и несправедливого в жизни людской и нашей собственной мы не знаем еще. Надо просто подчиниться. Силам, вне нас лежащим.
