И то — слава богу! То есть отдел «ДР» всё-таки оставался в системе МГБ.
Всё это — «информация к размышлению». А далее следуют выводы. К сожалению, большого энтузиазма не вызывающие: «Оглядываясь на прошлое, я вижу, что вполне здравая идея создания единого аналитического центра для обработки разведывательной информации была реализована на практике не так, как следовало. Оперативное руководство разведывательными операциями не надо было передавать в чужие руки. Что же касается нового Комитета информации, то его задачи надо было ограничить анализом материалов разведки».[338]
И ещё более печальные размышления: «Прежнее разведуправление НКВД — НКГБ, являвшееся основным инструментом обеспечения интересов госбезопасности за рубежом, по существу, превратилось в придаток Министерства иностранных дел, основная деятельность которого — дипломатия, а не разведка. Как и Комитет информации, министерство находилось под контролем Молотова…»[339]
Просто обрываем цитату, потому как больно! Но ведь давным-давно утвердилась в России такая традиция, что во все времена политики считали себя самыми умными — умнее профессионалов и профессоров, умнее писателей и художников, умнее всех широких народных масс. Всех они учили, как жить, всех наставляли, всем давали «ценные указания», перестраивая всё по своему разумению.
Понятно, что большим руководителям в Центре за всеми пертурбациями было уже совсем не до того, чтобы заниматься судьбой какого-то разведчика-нелегала в лейтенантском звании, только ещё готовившегося проникнуть в далёкую страну. Даже притом что эта страна представляла немалый оперативный интерес!
Но, как известно, «дело спасения утопающих — дело рук самих утопающих». В России давно это усвоили и, соответственно, поступают по обстоятельствам.
Вот и Ботян совсем не тот человек, который будет смиряться с обстоятельствами и покорно плыть по воле волн, тревожно ожидая: «Когда же это Центр обо мне вспомнит?!» Ведь жизнь, между прочим, даётся человеку один раз — и прожить её надо по-человечески.
«Ну, отправили меня наши туда, и плевать им на эту страну! Я понимаю!» — рассказывает, начиная горячиться, Алексей Николаевич.
Чувствуется, что некоторая обида на прежнее своё руководство у него всё-таки осталась. А может, это боль за нереализованные возможности? Ведь, к огромному сожалению, в послевоенном Союзе нате ответственные посты, которые совсем ещё недавно занимали герои войны, смелые, инициативные и решительные люди, вскоре стали приходить разумные и достаточно осторожные чиновники-тыловики.
Впрочем, Алексей пока ещё жил перспективами, не сомневаясь, что о нём вспомнят. Но и спокойно сидеть на месте — с его-то неуёмной кипучей энергией! — он не мог.
Всё ещё не до меня? Ну ладно, я сам найду, как скоротать время и получить пользу!
«Вот я и задумался, — рассказывает Алексей Николаевич, — сколько же я ещё буду слесарем работать? Не весь же век! Надо куда-то выходить. Оказалось, что в нашем городе можно получить среднее техническое образование — здесь находилась так называемая Высшая промышленная мотостроительная школа. Конструкторский факультет. Но для того чтобы туда попасть, надо было закончить ФЗУ,[340] а для поступления в ФЗУ следовало иметь минимально восемь классов. К тому же надо было иметь рекомендацию мастера — оттуда, где ты работаешь. Но это, как понимаете, для меня было самое простое… Кстати, мастером там, где я работал, был немец — они не всех немцев выселяли в Германию, в Чехословакии оставляли тех, у кого были смешанные браки. Очень хороший человек был и мне всё сразу сделал. Но ведь никаких документов об образовании у меня не было, не говоря о том, что никакого ФЗУ я не кончал. Ну, прихожу я туда, в эту самую школу, говорю, что я реэмигрант, приехал с Волыни — не из России, нет, нас так и называли «волынские чехи», и хочу быть полезным своей Родине, Чехословакии. Но директор, или кто там, говорит: «Надо вам ехать в Прагу, в Министерство высшего и среднего образования, чтобы нам дали команду!».
Известно, что чехи — формалисты, не хуже немцев. «Буква закона» для них на первом месте. Ботяну пришлось ехать в Прагу, а так как человек он решительный и горячий, то и рванул он туда буквально сразу же, не мешкая. Рвануть-то рванул, а в министерстве оказался неприёмный день. Но разве такие мелочи могли остановить Алексея?
«Сказал я дежурному, что я — несчастный человек! — рассказывает Ботян. — Мол, родители мои погибли, я сам приехал на родину — теперь хочу образование получить, а все бумаги мои сгорели… Дежурный по министерству мне посочувствовал и позвонил какому-то референту. Ладно, ответили дежурному, пусть подходит. Я поднялся наверх, на какой-то, не помню, высокий этаж, откуда вся Прага целиком была видна. Лето было, очень всё красиво! Вообще, Прага — это прекрасный город! Вошёл я в тот кабинет, куда мне было сказано, мне там всякие каверзные вопросы задавать стали, но я-то знал, как ответить: я приехал на родину своих предков, хочу быть полезным родной Чехословакии!»
Вроде бы ответы эти понравились. Но тут вдруг собеседник спрашивает у Ботяна, состоит ли он в партии. Вопрос этот совсем не так прост, как кажется. В Советском Союзе Алексей сразу и честно бы сообщил, что является коммунистом. Во-первых, это было так, а во-вторых, членство в ВКП(б) помогало открывать многие двери. Но в 1948 году в Чехии, где президентом только что стал коммунист Клемент Готвальд, такие признания были весьма рискованными — интеллигенция была, так сказать, старая, буржуазная и в основном занимала антисоветские позиции…
— И там я в партии никогда не состоял и здесь не состою! — уверенно и твёрдо отвечал Алексей.
Врать он умел профессионально. По выражению лица своего собеседника Ботян понял, что сказал именно то, что надо.
— Ну ладно, возвращайтесь к себе, я позвоню в техникум, дам команду, чтобы вас приняли с испытательным сроком, — с благожелательной улыбкой отвечал чиновник.
«Я пришёл туда, в эту школу, говорю, кто я таков. Мне отвечают, да, из Праги звонили — и с 1 сентября я стал туда ходить, заниматься, — вспоминает Алексей Николаевич. — Чешского языка я не знаю, только польский, так что поначалу на лекциях я лишь догадывался о чём-то… Представляете, как я жил? Занятия были с 8 утра до 14 часов. Шесть часов! А потом я с двух до шести на заводе работал, жить надо было с чего-то! Наши ведь про меня забыли, никакой материальной помощи мне ниоткуда не было. Затем я приходил домой и занимался… Мы изучали чешский язык и литературу…»
Именно здесь хочется сделать паузу в рассказе нашего героя. Подумать только — Чехословакия, 1948 год. Возрождающейся стране необходимы подготовленные технические кадры, однако драгоценное учебное время эти будущие кадры тратят, в том числе, и на изучение родного языка и литературы. Тех самых предметов, которые сегодня без всякого сожаления изгоняются из программ обучения во многих высших и средних специальных учебных заведениях возрождающейся России. Стоит принять во внимание!
