– Вы уже делаете. Только что устроили в хорошую клинику одного замечательного, тоже любимого народом кинорежиссера. Вы уже очень многим помогли.
– Но мы не можем никому вернуть молодость – даже если заложим души дьяволу. И если помогать всем сразу – это вода в песок. Нужно помогать конкретному человеку...
– Как сейчас складываются Ваши дни?
– С утра физиотерапевтические процедуры, потом бегу на физкультуру, потом китайцы делают иглоукалывание и какой-то свой массаж, очень зверский – я называю его «китайские пытки»: адски больно. Но мне сказали: если вытерпите, то мы вам разработаем и руку и ногу. И я молчу. Спрашивают: что, разве не больно? Отвечаю: если буду орать, то стекла вылетят.
– Остались проблемы с левой рукой?
– Пока что да. Но я уже могу ее вот так немножечко отвести (величественно отводит плечо назад – так королевы одним жестом ставили подданных на место).
– Вот Вы тоскуете по прежней жизни. А раньше были причины ностальгировать?
– Я же говорю: интересно то, что впереди. В этом смысле были большие огорчения, потому что чувствовала, что старею. А главное, старел Гончаров. Он был удивительным генератором мысли, знал, в какой момент на какую кнопку нажать, чтобы зритель волновался. Он был Неистовый Роланд. Но я видела, как лев стареет и как молодые актеры говорят: и чего там наш маразматик орет! Я им отвечала: дети, ша! Я 25 лет в этом театре – и все учусь у него. А вы все умные-умные – в зеркало не можете насмотреться, такие умные! Я его очень любила. И так получилось, что не смогла быть на его похоронах. А может, это и к лучшему: для меня он живой, таким и останется.
– Ваша вера в Бога укрепилась?
– Могу только сказать, что облегчения, на которое так надеются люди верующие, не было. Может быть, меня нельзя назвать истинно верующей – а тогда какого мне ждать облегчения и от кого? Пошла причащаться, и все ждали, что выйду просветленная. Но мне не стало легче, я по-прежнему встречала эту смертельную боль одна. Может, не умела верить... И не умею. Потому что, считается, вера помогает. А у меня бывали дни, когда я буквально расползалась, растекалась...
– У Вас здесь есть какие-нибудь культурные развлечения?
– Телевизор есть. Но самое большое счастье – я могу читать. Читаю без конца. И по телевизору не все подряд смотрю, а только новости и старые фильмы.
– А новые?
– Я же академик «Ники» – и мне прислали около полусотни картин, выдвинутых на премию. Я их все посмотрела. Некоторые даже несколько раз – потому что ответственна до противного.
– И как?
– Я не считаю, что кинематограф наш умер.
– По количеству точно не умер. А по качеству?
– Там были фильмы – не хуже зарубежных. И актеры наши не хуже. Они даже лучше, потому что там целый завод работает на актера, а у нас он один в поле воин. Он выходит из окопов один и без гранат, а на него танки – режиссер, сценарист, оператор. А он безоружный.
– Вы верите, что искусство может влиять на жизнь?
– На человека уж точно влияет. Недаром же театр называли храмом. Испытаешь катарсис – станет легче, отсмеешься – уйдешь в хорошем настроении, увидишь что-то ужасное – твоя собственная жизнь покажется не такой плохой. Театр зовет тебя выше, и ты идешь за ним туда, где будут падать звезды и звучать музыка. Это как булгаковская коробочка, откуда слышны волшебные голоса.
– Вот Вы говорите: зовет выше. А смотришь наши новые фильмы – и кажется, что тебя бьют по голове. Талдычат, что человек по натуре свинья, что страна несчастная и обреченная, что народ никчемен. Такое искусство ведь тоже влияет на человека.
– У нас очень хорошо умеют говорить о том, что нужно национальное кино. Но какое там национальное, если на всех экранах Хулио и Педры! А у нас снимают только про милиционэров...
– Ментов!
– Я их зову милиционэрами. А про жизнь человеческого духа вы там не найдете ничего.
– По-моему, Вы стали терпимее. Вот что Вы говорили несколько лет назад: "Я не могу смотреть телевизор – озлобляется душа ". А сейчас Вы его смотрите!
– Потому что у меня безвыходное положение. Я ведь немногое могу себе позволить. В театр пойти не могу – сорву спектакль. Даже не была на премьере «Женитьбы», хотя там играет мой муж, – боялась ее сорвать. Потому что все будут смотреть туда, где мы сидим.
– Вам не кажется, что Вы просто откладываете неизбежное: все равно сорвете какую-нибудь премьеру!
– Вот поутихнут премьерные бури – и пойду. А пока не хочу вредить друзьям и коллегам, ведь интерес неизбежно будет повышенный – не ко мне, а к моей болезни: всем интересно с этой точки зрения на меня взглянуть. Я буду медведем, которого водил цыган, понимаете?
– Недооцениваете Вы людей!
– Очень даже дооцениваю. Любопытство – страшная вещь. За мной будут ходить хвостом, куда я – туда и хвост.
– А то за Вами и до болезни не ходили! В метро Вы могли ездить?
– Я за рулем и на метро давно не езжу. А внимание окружающих – это часть моей профессии, и я к нему уже привыкла. Вот мой муж очень этого не любит. Но раз уж выбрал такую профессию... Стоматолог целый день разглядывает гнилые зубы – разве приятно? Вот и я должна прилюдно появляться, и даже если мне плохо, все равно должна хорошо выглядеть.
– Кто Вам помогал в эти месяцы?
– Врачи, они по долгу обязаны были мне помочь. Но помогали не по долгу и не потому, что я – Гундарева. Тоже любят, видно, свою профессию. Вот Анатолий Иванович Федин, к которому я попала, так и сказал: я вам сдам Гундареву под ключ! В этом смысле у нас оказались общие стремления. Очень помогали друзья, которые от меня не отходили. И люди, которые за меня молились. Муж... Знаете, чего мне сейчас хочется? Вы очень известная газета, и мне хочется через нее поздравить любимого мужа с днем рождения.
– Считайте, что поздравили. Вас с мужем угораздило даже родиться в одном месяце!
– Но по знакам зодиака мы разные. Я – Дева, он – Лев.
– Вы же не любите зверей!
– Не всех.
– Вы как-то назвали себя глиной в руках режиссера... А были случаи, когда Вы ощущали, что глина режиссеру не по зубам?
– Ну конечно. Особенно в кино, пусть на меня не обидятся кинорежиссеры. Но чем бездарнее был режиссер, тем больше хотелось ему помочь. Я практически уже могла бы за него снимать кино.
– В Вашей актерской работе поражает естественность. Я ведь тоже купился, впервые увидев Вас в "Осени ". Понимал, что актриса, – и все же в Вас было что-то настоящее, несыгранное.
