ее. В комнате воцарилась тишина. Казимир напряженно думал.
— У нас, извините, очень мало времени для разговора, — сказал прямо Гниденко. — Мы должны услышать от вас конкретное «да» или «нет».
Галя подошла к Казимиру, села с ним рядом, о чем-то шепотом заговорила с ним. Десантники вышли покурить на кухню. Осталось неизвестным, о чем разговаривали влюбленные, но когда десантники вернулись в комнату, то заметили, что настроение у Казимира улучшилось. Опять все уселись за стол. Капитан Гниденко поднял рюмку, произнес тост:
— За боевую дружбу между русским и польским народами!
Казимир заявил:
— Я согласен. Буду помогать. Ради счастья Галины и во имя победы наших народов. У меня с оккупантами особый счет, хотя у меня мать по национальности и немка. Они спалили и разгромили имение моего любимого дяди, расстреляли моего племянника. Прошу уточнить мои обязанности.
— Подробно обо всем договоримся на следующей встрече.
— Хорошо. Понял… Я впервые встречаюсь с представителями регулярной Красной Армии. Галя мне много рассказывала о вашей армии. На этой встрече я убедился в правоте ее слов. Вы можете отныне считать меня своим боевым товарищем.
— Спасибо за добрые слова, — сказал Гниденко. — Но перед тем, как попрощаться с вами, у нас есть еще одна просьба. Мы знаем ваши большие возможности и просим «отпустить» Галину с хорошими документами на два месяца на курсы радистов. А потом она вернется с радиостанцией, и вы будете вместе работать.
— Вопроса нет. Я все сделаю, чтобы исполнить эту просьбу. Но…
— Никаких «но». За ее здоровье и безопасность ответственность беру на себя, — сказал Гниденко.
Казимир согласился регулярно давать сведения о немецко-фашистских войсках, расположенных в Минском гарнизоне, и тут же без каких бы то ни было колебаний, решительно передал Гниденко сведения о составе Минского гарнизона. Это было его первое донесение, подтверждающее готовность помогать Красной Армии. В тот же вечер будущий разведчик получил новую фамилию «Костюковский».
Следующая встреча с Казимиром состоялась через неделю в деревне Глебковичи, недалеко от Колодище. Во время беседы Казимиру был задан капитаном Гниденко вопрос:
— Кого вы обслуживаете, как часто приходится выезжать в командировку и куда?
— Как водитель и переводчик русского языка я обслуживаю группенфюрера войск СС Гертенштейна. Два-три раза в месяц мы бываем на машине в командировках не только в России, но и в Польше. Часто летаем и на самолете, так как мой шеф побаивается нападения партизан. В этих случаях я выполняю роль денщика и переводчика.
— В каких городах довелось уже побывать?
— В Витебске, Смоленске, Могилеве, Орше, Бобруйске…
— Бывают ли у вашего шефа встречи с крупными начальниками и кого вы знаете из них? Назовите.
— В Минске Гертенштейн часто встречается с начальником СС и полиции обер-группенфюрером Карлом Ценкером. В Смоленске — с комендантом города генералом Эрихом Денеке. На днях в Минске был нанесен визит представителю ставки по борьбе с партизанами генералу Миллеру.
— Что за встреча? О чем шел разговор?
— Об уничтожении партизан и десантников, находящихся в лесах западнее Могилева. Эта операция начнется в ближайшее время с задачей очистить тылы группы армий «Центр» перед наступлением на Курской Дуге.
— Понятно. Спасибо за новость.
Костюковский встал, слегка поклонился.
— Рад, что услужил! Что еще вас интересует?
— Бываете ли вы в штабах армий, входящих в состав группы армий «Центр»?
— В штабе группы армий «Центр» да. Он располагается в десяти километрах западнее Смоленска. В штабах армий нет. Но где они находятся — я знаю.
— Назовите, — попросил Гниденко.
— Штаб третьей танковой армии размещается в деревне Сосновка, двадцать километров южнее Витебска. Командующий армией генерал-полковник Рейнгардт.
— Так. Понятно, — отметил в своем блокноте Гниденко. — Четвертой?
— Штаб четвертой армии находится в деревне Шумячи, тридцать километров юго-западнее Рославля. Командующий армией генерал Хейтниц.
— Что знаете о штабе девятой?
— Штаб девятой дислоцируется в Орле. Раньше командовал армией генерал Модель. Теперь — генерал Гарпе.
Еще до знакомства с Костюковским штаб оперативной группы различными способами собирал сведения о штабах и войсках вермахта и располагал значительными разведывательными данными. Теперь же для сбора таких сведений появилась более широкая возможность. Дело в том, что Костюковский был, что называется, на колесах — в непрерывных поездках, и имел большие возможности для разведывательной работы, общаясь с довольно высоким начальством войск СС и фашистской армии. Сведения о дислокации армейских штабов и штаба группы армий «Центр», о командующих армиями были весьма ценными. Теперь Гниденко хотел знать и о появлении перед Западным фронтом новых частей и соединений врага. Он понимал, что Костюковского эти перемещения ранее вряд ли интересовали, но все же спросил о них.
— Если бы я имел раньше связь с вами, я непременно бы подробно узнавал о перемещении дивизий, — ответил Казимир. — А так мне известно лишь кое-что.
— А именно?
— Шел разговор между друзьями группенфюрера о появлении первой пехотной бригады СС и одной пехотной дивизии в третьей танковой армии. В район Бобруйска откуда-то прибыла танковая дивизия. Но когда и откуда — не знаю. Надо уточнить, проверить…
— Можете назвать номера появившихся соединений?
— Нет. Не запоминал. К чему они мне раньше были?
— Но теперь-то уже ничего не пропускайте мимо ушей. Теперь вы наш разведчик!
Казимир подхватился.
— Благодарю за доверие! Буду стараться… Разрешите отбыть? Мне надо вовремя вернуться. Опаздывать нельзя. У нас очень строго…
— Да, разрешаю, — понимающе кивнул Гниденко. — Будьте осторожны. Мы с вами не скоро увидимся. Разведывательные сведения до возвращения Галины передавать, как мы договорились, через ее родственницу. А с возвращением Галины с «курсов» она будет вашей радисткой для связи с Центром.
В тот вечер Казимир получил боевую задачу по разведке противника не только в Минске, но и в Бобруйске, Орше, Смоленске. А Галина с его разрешения по надежным документам отправилась за Березину, к десантникам, на «курсы» радистов.
Костюковский — большой патриот Польши и друг советского народа — до последних дней своей жизни по заданию Центра регулярно сообщал и передавал командованию Красной Армии через радистку Галю («Катю») самые различные, но всегда весьма важные разведывательные данные. Погиб он в боях с фашистами на территории Польши в 1944 году.
После разгрома фашистских войск под Курском и успешного контрнаступления Красной Армии летом 1943 года моральное состояние солдат и офицеров вермахта и их прислужников в тыловых гарнизонах на территории Белоруссии резко упало. Особенно это было заметно у чиновников гражданской администрации оккупационных властей, железнодорожных служащих. Некоторые из них в разговорах с русскими коллегами открыто выражали недовольство фюрером и оказывали на всякий случай небольшие услуги местному населению, набиваясь в друзья, чтобы потом, в трудную
