— А у Токмакова сколь многообразен грозный царь! Какое богатство выражений, какое богатство характеристик является во всей внешности царя, в позах, в интонациях его голоса, в каждом его слове… По всему чувствуется, что артист настолько знает своего героя, настолько перевоплотился в его образ, что каждый его жест правдив и достоверен… Не переживайте, Федор Иванович… Вы создали действительно шедевр… Никто так до вас не играл на русской сцене… И я не боюсь перехвалить вас. Вы уже получили боевое крещение критикой. Теперь только нужно работать так же внимательно, как и над ролью Ивана Грозного. А сколько у вас еще впереди!..
Стасов собрал лежавшие на столе листочки, разложил их по порядку и по-молодому взглянул на воспрянувшего Шаляпина.
— Так-то, Федор Иванович… Я ему отвечу. А вы вот что, приходите-ка ко мне послезавтра в гости… Может, и споем там все вместе… Бывало, мы любили собираться и петь что-нибудь новенькое, прямо с листа, как говорится, без всяких там репетиций.
— Если я не помешаю…
— Да что там!.. Будут все свои. Римский-Корсаков, Лядов, Глазунов…
Шаляпин дал обещание быть на этом вечере.
31 марта в музыкальном мире только и говорили о статье Владимира Стасова «Куриная слепота», опубликованной в газете «Новости и Биржевая газета»…
В театр Консерватории в тот же день пришел Римский-Корсаков. Может быть, это произошло случайно, а может, композитор пришел поддержать труппу Мамонтова, и прежде всего Шаляпина.
— Написал небольшую вещичку в духе «Каменного гостя» Даргомыжского, «Моцарт и Сальери», — сказал Николай Андреевич, когда многие были в кабинете директора, желая послушать знаменитого композитора. — Принес вам показать…
Римский-Корсаков сел за пианино, жестом пригласил Шаляпина взять клавир.
— Федор Иванович, партия Сальери словно для вас написана, посмотрите…
Шаляпин посмотрел и сразу понял, какие богатые возможности сулит ему эта роль.
Римский-Корсаков проиграл вступление, кивнул Шаляпину. Вполголоса Шаляпин начал партию Сальери…
Мамонтов охотно взялся ставить оперу в следующем сезоне. Но кто будет исполнять Моцарта?
— А ты, Василий, — обратился Шаляпин к Василию Шкаферу, — разве не можешь сыграть эту роль?
— Спеть-то ее нетрудно, роль небольшая, голоса много не потребует, но трудна сценически… Я чувствую это…
— Да, сценически роль трудная, — подтвердил Римский-Корсаков.
— Попробую, — согласился Шкафер.
— Вот и договорились, — вмешался Мамонтов. — Тут и пробовать нечего, получится. Я лично буду заниматься с вами. А летом, возможно, съездишь в Париж, возьмешь несколько уроков пения… Нужно восстановить свой голос…
— А я загримируюсь под Иванова, рыжим, ведь он-то как раз и походит на Сальери. Вот мы и сведем с ним счеты…
Федор Шаляпин был доволен своей шуткой. Он видел, что все присутствующие заулыбались, представив, как это будет выглядеть на сцене…
На следующий день, 1 апреля, Федор Шаляпин отправился к Стасову. Он успокоился, нападки Иванова как-то перестали быть злобой дня. Он допускал, что Иванов мог и мстить ему за то, что он отказывался исполнять его песни и романсы. Да и вообще он мог оказаться в центре бушующих страстей, всегда возникавших между Москвой и Петербургом.
Федор весь был в новой работе. Вчерашнее знакомство с новой оперой Римского-Корсакова захватило его, и он уже не переставал думать о повой партии… И не только музыка увлекла его, но и скрытые возможности драматизма этого характера… Нет, ему некогда спать… Его ждет у крыльца русская тройка с валдайским колокольчиком — надо ему стремиться в дальнейший путь, все выше к звездам Искусства.
К дому Стасова Шаляпин подходил в бодром настроении. Конечно, можно было взять извозчика и лихо подкатить к самому подъезду. Но Федор решил прогуляться и вот не раскаивался в этом решении: многое удалось продумать, многое уточнить, а то ведь в вечной суете не всегда даже успеваешь подумать о самых простых вещах.
Не успел он позвонить, как дверь тут же открылась, и он попал в объятия Владимира Васильевича.
— Превосходно, что вы своим Сальери так понравились Николаю Андреевичу! Он от вас в совершеннейшем восторге, только о вас и говорит… Вам, знаете, необходимо сыграть еще одну замечательную вещь — «Каменного гостя» Даргомыжского! Это превосходное произведение! Вы должны сыграть его!
— Да я уже хорошо знаю эту оперу… Для Лауры и Дон Жуана необходимы превосходные артисты… Обычное исполнение исказило бы оперу…
Стасов огорченно развел руками, показывая, что рушатся его надежды.
— Я могу спеть все партии единолично, — предложил Федор.
— Вот это великолепно, вот это будет праздник… — Стасов обрадовался, как дитя, получившее новую интересную игрушку.
Гости стали прибывать. Шаляпин впервые увидел здесь восходящую звезду — Александра Константиновича Глазунова. Римский-Корсаков, Лядов, братья Блуменфельд…
Разговоры шли вокруг статей Иванова и Стасова. Завидев Шаляпина, подходили к нему, успокаивали, высказывали много комплиментов, объясняли, почему разгорелась полемика вокруг него и его ролей.
Появились Цезарь Кюи, Врубель с супругой, артисткой Забелой. Многих гостей Шаляпин так и не успел узнать, потому что его попросили спеть что-нибудь.
Шаляпин никогда не отказывался, всегда охотно откликался на подобные просьбы, но здесь собрались такие знаменитые люди, такие знатоки, что невольная робость закралась в его душу. Однако делать нечего. Он взял клавир «Каменного гостя», перелистал его. Римский-Корсаков, захваченный необычным предложением Стасова проаккомпанировать необычному исполнителю, уже сидел за роялем…
Никто не знал, как воспринимать столь необычное исполнение: шутка это или нечто серьезное… Но первые же звуки рояля всех настроили на серьезный лад. Многие еще помнили Александра Сергеевича Даргомыжского, его удивительное музыкальное дарование. При нем все кучкисты мирно уживались. А после его смерти все разбрелись кто куда и уже редко собирались вместе. И вот в память о нем, первом после Глинки, исполнялась его замечательная опера.
Все были ошеломлены проникновением Федора в образы Лауры, Дон Жуана и Командора. Поразительный талант. Вот так взять и без подготовки исполнить сложнейшие три партии…
А Шаляпину хоть бы что… Тут же перевоплотился в раешника и спел сатирический монолог Мусоргского «Раек», потом «Блоху», «Семинариста»… Разошелся певец, разгулялся, как море, волна за волной, плескал звуками… И казалось, был столь же неутомим и бесконечен.
