Доказательство получено: в метрополии, так же как и в империи, французский народ ясно показал, на кого он возлагает обязанность руководить им. 15 июня, во второй половине дня, ко мне в Карлтон-гарденс пришел Иден. Он уже знал все, что произошло в Байё, да и информационные агентства сообщили об этом. По мнению Идена, Рузвельт ждал только моей поездки в Вашингтон, чтобы пересмотреть свои позиции. Выразив сожаление, что французское правительство не согласилось действовать теми методами, каких Лондон советовал нам держаться, Иден предлагал теперь разработать совместно с Вьено проект соглашения, который он сам передаст в Вашингтон, причем рассчитывает, что этот проект будет одновременно подписан французами, англичанами и американцами. Такой путь я счет приемлемым и сказал об этом Идену. Затем я написал Черчиллю, желая пролить целительный бальзам на рану, которую он сам нанес. Черчилль тотчас ответил мне и сообщил, как он скорбит о том, что франко-английское сотрудничество невозможно сейчас установить на иной, лучшей основе, а между тем и во времена благоденствия Франции и в черную ее годину он доказал свою искреннюю дружбу к ней. Он полагает, что мое пребывание в Лондоне даст возможность достигнуть соглашения. «Теперь остается только надеяться, что это была еще не последняя возможность». Свое письмо премьер-министр закончил пожеланием, чтобы мои будущие личные встречи с президентом Рузвельтом позволили Франции установить с Соединенными Штатами «добрые отношения, которые составляют наше наследие». Черчилль заверял, что сам поможет нам в этом деле. 16 июня вечером я вылетел в Алжир и на следующий день прибыл туда.
Тотчас же мне во всех подробностях доложили о счастливых событиях, происшедших в Италии. В тот самый день, когда я отправился в Лондон, наступавшие союзные войска одержали крупную победу. В частности, наш экспедиционный корпус, прорвав под Карильяно укрепленные позиции противника, открыл дорогу на Рим. Французы, американцы и англичане вступили в город 5 июня. Военные успехи союзников оказали свое действие: король Виктор-Эммануил передал власть сыну; Бадольо подал в отставку. Бономи сформировал в Салерно новый кабинет. Желая увидеть наши победоносные войска и определить на месте значение этих перемен, я 27 июня выехал в Италию.
Прежде всего — остановка в Неаполе; Кув де Мюрвиль представил мне Прунаса, генерального секретаря итальянского министерства иностранных дел. Этот высокий чиновник передал мне привет от своего правительства, по-прежнему находившегося в Салерно. Я попросил его сообщить Бономи о моем желании установить с ним отношения черед посредство Кув де Мюрвиля; председатель совета министров ответил мне письмом, в котором сообщал, что с удовлетворением принимает мое предложение. Затем я инспектировал наши фронтовые войска, беседовал с Жюэном, Вилсоном, Александером и Кларком. Наконец выехал в Рим, остановился там во дворце Фарнезе — в знак того, что Франция вновь вступает во владение прежней своей резиденции.
30 июня — посещение папы. Святейший престол по извечной своей осторожности до сего времени держался чрезвычайно сдержанно в отношении Сражающейся Франции, а затем — алжирского правительства. Монсеньер Валерио Валери, который в 1940 был папским нуцием в Париже, исполнял те же обязанности и в Виши, у Петена; а в Ватикане представителем Петена состоял Леон Берар. И все же мы не переставали оповещать главу апостольской церкви о наших целях и чувствах и, кстати сказать, находили в его окружении действенную симпатию к нам — в частности, со стороны достойного кардинала Тиссерана[96]. Мы знали, что для папы были желательны разгром Гитлера и крушение его системы, и мы стремились при первой же возможности установить отношения с ним. 4 июня, когда в Риме еще шел бой, майор де Панафье и лейтенант Вуазар доставили кардиналу Тиссерану письмо, написанное генералом де Голлем папе Пию XII[97]. 15 июня папа ответил мне. И вот 30 июня я отправился на аудиенцию, которую он соблаговолил назначить мне.
В Ватикане меня прежде всего принял государственный секретарь кардинал Мальоне; тяжело больной, уже обреченный, он пожелал встать с постели, чтобы побеседовать со мной. Из века в век Рим с величавым спокойствием, но с неослабным вниманием взирает на поток людей и событий у подножия его стен; ныне Церковь, бесстрашная и сострадательная, а кроме того весьма осведомленная, наблюдает за приливом и отливом военных событий. Монсеньер Мальоне был уверен, что союзники победят, и его интересовали главным образом последствия войны. В отношении Франции он рассчитывал на исчезновение Виши и заявил, что фактически уже видит в моем лице главу французского правительства. Он надеялся, что смена режима произойдет без серьезных потрясений, особенно для французской Церкви. Я указал кардиналу, что это соответствует намерениям правительства республики, хотя некоторые круги французского духовенства заняли в отношении его такую позицию, что завтра ему нелегко будет договориться с ними. Когда речь зашла о будущем Европы после поражения рейха и возвышения Советов, я сказал, что условием для нового европейского равновесия считаю восстановление внутреннего и внешнего положения Франции. Я прошу Ватикан помочь ей в этом своим огромным влиянием.
Святейший отец принял меня. Встретил он меня благосклонно, говорил очень просто, но за этой простотой чувствуется поразительная сила мышления и отзывчивость. Пий XII обо всем судит с точки зрения, которая возносит его над людьми, их делами и распрями. Но он понимает, как дорого обходятся им эти раздоры, и разделяет их страдания. Чувствуется, что сверхъестественное бремя, которое возложено лишь на него одного в целом мире, тяготит его душу, но он неутомимо несет это бремя, твердо уверен в благих целях своей миссии и знает путь к их достижению. Из своих источников информации он знает решительно все о той драме, которая потрясает мир, и много размышляет о ней. Его проницательная мысль сосредоточивается на возможных последствиях войны, когда в значительной части земного шара столкнутся волны двух идеологий — коммунизма и национализма. Его вдохновенный взгляд открывал ему, что только вера, надежда и христианское милосердие могут преодолеть эту бурю, даже если их надолго затопят грозные валы. По его убеждению, все зависит от политики церкви, от ее действий, от языка, которым она говорит, от того, как ею руководят. Вот почему пастырь католической церкви руководство этой областью деятельности оставляет за собой лично и проявляет в ней ценные качества, которыми наделил его Бог: твердую волю, светлый ум и красноречие. Благочестивый, сострадательный и благоразумный в самом высоком смысле этого слова — вот каким предстал передо мною этот епископ и государь, внушавший мне глубокое уважение.
