Политрук, прочитав рапорт ефрейтора Самотоева о том, что в составе маршевой роты скрывается сын кулака, задумчиво покрутил его, хотел порвать, но не осмелился. Он спрятал его в планшет с блестящими кнопочками и вместе с документами и списками состава маршевой роты передал по прибытии в штаб дивизии.
Там его прочитал начальник штаба и распорядился под расписку переслать в политотдел. Инструктор политотдела, рябоватый майор, доложил о рапорте комиссару дивизии, тому самому, который встретил на дороге маршевую роту.
— Это сигнал о том, что вражеские элементы просачиваются в передовые части действующей армии…
Комиссар усмехнулся и в душе не позавидовал вражеским элементам, которые сейчас проникают в стрелковые роты. Разбираться ему с ерундовой бумажкой не хотелось. Идет этот элемент на фронт — вот главное. Не в тылу же хочет спрятаться, а воевать идет, на передний край. Порвать надо рапорт — и дело с концом.
Но инструктор, поджав губы, смотрел на комиссара глазами, настороженными, как у легавой на стойке.
И комиссар направил рапорт Самотоева в особый отдел дивизии, а оттуда уже с резолюцией о необходимости провести расследование бумага попала в особый отдел полка, который принял на пополнение роту.
В общем, бумажка, написанная Самотоевым, не исчезла и не затерялась. Она не спеша, но настойчиво, как оса, залетевшая в комнату, кружила от стола к столу, из отдела в отдел. И те, к кому она попадала, так же сторонились этой бумажки, как сторонятся осы. Понимали, что надо ее просто прихлопнуть. Но каждый, к кому она прилетала, не решался расправиться с бумажкой–осой. Побаивался, если он прихлопнет, его же эта оса напоследок может ужалить. Так уж пусть лучше другой с ней занимается.
Так рапорт Самотоева оброс препроводительными письмами, украсился входящими и исходящими номерами и оказался у пожилого капитана в особом отделе полка, которому некуда было его пересылать.
Капитан любил порядок. Он подшил рапорт Самотоева в папку, папку занумеровал и внес в опись.
Так клочок бумажки, измятый и разлохматившийся по углам от долгого хождения, превратился в «дело».
Торопиться с расследованием капитан не стал. Решил, что при случае пойдет в роту, тогда и разберется. Пусть пока этот кулацкий сын за Советскую власть повоюет…
Но вот работников особых отделов собрали на инструктаж в дивизию, и там в докладе в числе лиц, ослабивших инициативу, упомянули фамилию капитана…
Шайтанов и Самотоев лежали с «дегтярем» в боевом охранении и не знали, что вчера в дивизии состоялось совещание работников особых отделов.
Темнота, которая скрыла разведчиков Никулина, была затаенной и пугающей. Где–то впереди на болоте еле слышно булькнула вода. Может, это нога разведчика оступилась с кочки, может, егеря, высмотрев днем, где укрылись пулеметчики, осторожно подбираются к ним, а может, просто со дна торфяной лужи поднялся вонючий пузырь и с плеском разодрал воду. Разве в такой темени что–нибудь увидишь?
Смотреть толку никакого нет, и глаза закрывать нельзя. Когда глаза открыты, уши лучше слышат. В такую ночь глухому крышка.
Когда занялся рассвет, неудержимо потянуло в сон. Под камнем, справа от Шайтанова, блестела крохотная лужица. Пулеметчик подцепил пригоршню ледяной воды и плеснул ее в лицо. Сон сразу отскочил и где–то притих. Но через несколько минут снова стал подкрадываться к Шайтанову.
«Дали бы волю, суток на двое без просыпу завалился, — подумал Шайтанов, потягиваясь, чтобы размяться. — В баню бы еще сходил…» Он стал прикидывать, какие из этих двух недосягаемых желаний он раньше исполнил бы, но в это время справа, где болото опоясывало густые заросли ивняка, назойливо застучали автоматные очереди и ухнуло несколько гранатных взрывов.
— Степан, сходи к обрывчику, глянь, что там происходит, — сказал Шайтанов, незаметно для себя тоже назвав ефрейтора по имени.
Стрельба то утихала, — то разгоралась вновь. Самотоев возвратился минут через десять и сказал, что возле ивняка егеря, похоже, прижали разведчиков.
— Может, огоньку туда брызнем? — предложил он.
Шайтанов вгляделся в белесую утреннюю мглу, в которой трудно было разобрать, где свои, где чужие, и сказал, что успеется. Он встал на колени за камнем и долго смотрел вниз, на болото, затянутое туманом. Стрельба понемногу стала утихать.
«Значит, не они», — облегченно подумал Шайтанов, но тут же увидел разведчиков. Едва заметно мелькая в кочках, они пробирались через болото в полукилометре левее зарослей ивняка. Разведчики шли медленно. Двое тащили что–то тяжелое.
«Неужели «языка» взяли, вот молодцы марсиане», — обрадовался Шайтанов. «Языка» ждали не только в штабе, о нем говорили солдаты в окопах, ездовые, которых немцы обстреливали на дороге, батальонный повар Пронин, связисты и весь остальной фронтовой люд, которому сопка Горелая портила и без того нелегкую жизнь.
И вот разведчики волокли долгожданную добычу. Минут через двадцать они одолеют болото, а там уже начнется склон с березками и валунами, потом они выйдут на линию нашей обороны.
Потянуло ветром. Он разогнал туман у дальнего ивняка, где недавно трещали автоматные очереди. Шайтанов вгляделся в ту сторону и почувствовал, как у него беспокойно заколотилось сердце.
Из ивняка вытягивались немцы. Они расходились цепочками по обеим сторонам болота. Похоже, собирались взять разведчиков в клещи. Дальняя цепочка не испугала Шайтанова. Разведчики уже миновали ее, а вот та, которая направлялась к ближнему краю болота, могла отрезать Никулину путь отхода.
Старшину надо было прикрыть. Шайтанов лег за пулемет и повел дулом в сторону черных фигурок, быстро мелькающих в тумане. Он уже хотел дать очередь, но его остановила какая–то нерешительность, суетливость егерей. Вместо того чтобы идти наперерез разведчикам, они забирали то в одну сторону, то в другую. Потом неожиданно залегли, принялись строчить из автоматов. Затем потянулись на склон и стали осторожно подниматься.
Шайтанов понял, что немцы не видят разведчиков. Видно, Никулину удалось в ивняке оторваться от преследователей и незаметно свернуть в болото. Там, скрытый между кочками, он уходил от немцев. Уходил тихо и умело. Еще четверть часа щенячьего тыканья егерей из стороны в сторону — и разведчики будут у своих.
Но пробирались они медленно. Так медленно, что тревога не покидала Шайтанова.
— Степа, — сказал он напарнику, — погляди здесь, а я на тот конец схожу. Как бы немчура нам нечаянно в стык не пробилась… Вон на склон полезли.
— Ладно, — Самотоев улегся у пулемета, поправил сошки и проверил прицел. — Надо Никулину помочь.
