«Просвещенная душа» императора Павла в первые годы его царствования сказалась очевидно для всякого, не ослепленного предвзятым, ходячим, полемическим взглядом, в отношении этого государя к масонам и польским патриотам. Тут факты говорят сами за себя. Мы их и приведем.
Известно, что преследования, которым подверглись московские мартинисты при Екатерине И, главным образом объясняются сношениями последних с великим князем Павлом Петровичем, в которых их заподозрила императрица. Известная записка Карамзина императору Александру объясняет: «Один из мартинистов, или теософистских масонов, славный архитектор Баженов, писал из С.-Петербурга к своим московским друзьям, что он, говоря о масонах с тогдашним великим князем Павлом Петровичем, удостоверился в его добром о них мнении. Государыне вручили это письмо. Она могла думать, что масоны, или мартинисты, желают преклонить к себе великого князя. В деле о Новикове и его товарищах (V том «Летописей русской литературы и древности» Тихонравова) вопросный пункт, предложенный князем Прозоровским захваченным масонам гласит: «4) каким образом вы и товарищи сборища вашего заботились в сети сборища вашего уловить известную особу, о коей имели вы с принцем Гессен-Кассельским и переписки? То открыть вам, для чего вы такие вредные предприятия имели и чему из того быть надеялись, где объяснить о всех товарищах, в сем деле с вами соучаствующих и помогающих?» (с. 48). На этот пункт князь Николай Трубецкой отвечал: «Покойный профессор Шварц предлагал нам, чтоб известную особу сделать великим мастером в масонстве в России. А я перед Богом скажу, что, предполагая, что сия особа принята в чужих краях в масоны, согласовался на оное из единого того, чтоб иметь покровителя в оной. Но чтоб я старался уловить оную особу, то пред престолом Божиим клянусь, что не имел того в намерении и, следовательно, ни соучастников, ни помощников иметь в оном не мог».
Переговоры архитектора Баженова, а также пересылка «к известной особе» мистических масонских книг не подлежат сомнению. Бригадир Тургенев показывал: «Слыша же от Баженова, что великая сия особа привязана к масонству, говорил об этом и с ним и с Новиковым. С принцем Гессен-Кассельским о переписке по сему я не ведал и не ведаю. О том, что Баженов говорил с важной той особой, ведал я, Новиков, Гамалея, Трубецкие, так равно и все сии мои товарищи». По мнению проф. Ешевского, мысль привлечь Павла Петровича в орден принадлежала Густаву III во время его посещения Петербурга в 1777 году. Россия была VIII провинцией ордена; а генеральным мастером всех провинций состоял герцог Фердинанд Брауншвейгский. 30 сентября 1776 года князь Александр Борисович Куракин отправился в Стокгольм с нотой о бракосочетании Павла с Софией-Доротеей Вюртембергской (Мария Феодоровна). Провинциальная петербургская ложа дала ему поручение к шведским масонам главной ложи в Стокгольме. Начальником главного шведского капитула был брат короля герцог Зюдерманландский. Там возвели Куракина в высшие должности, и с актами, дипломами, уставами Куракин возвратился в С.-Петербург в 1777 году, и князь Иван Сергеевич Гагарин, в фиолетовой ленте через плечо, открыл главную масонскую ложу в С.-Петербурге уже по шведской системе («строгого наблюдения»). Летом 1777 года шведский король Густав III посетил С.-Петербург. В 1781 году известный Шварц отправился за границу, но по дороге заехал в Митаву. Там заявил он гроссмейстеру курляндских масонов, что отправлен из Москвы, чтобы отыскивать истинное масонство. Курляндский гроссмейстер сказал Шварцу, что он должен принять шведское масонство. Он дал Шварцу письмо в Берлин к Иоанну-Христофу Вельнеру и другу его Шадену, берлинскому лейб-хирургу. 1 октября 1781 года Шварц выехал из Берлина в Брауншвейг к герцогу Карлу-Вильгельму и там познакомился с известным ученым Иерузалемом, воспитателем владетельного герцога Брауншвейгского и его братьев. Вскоре после отъезда Шварца за границу, именно 19 сентября 1781 года, отправился в чужие края великий князь Павел Петрович со своей супругой, в свите которых были, между прочим, любимец его, камергер князь Александр Борисович Куракин, игравший значительную роль в петербургском масонстве 1776 и 1777 годов, как уже было указано, и Сергий Иванович Плещеев, впоследствии один из деятельнейших сотоварищей Новикова. Есть предание, что великий князь, по примеру большей части тогдашних принцев, вступил в число масонов во время своего заграничного путешествия.
По другим известиям, великий князь посвящен был в масоны в С.-Петербурге принцем Генрихом Прусским в 1776 году или королем шведским в 1777 году. Что масонство оставило след в душе Павла, видно из глубоко мистического его настроения, с одной стороны, а с другой — из его свободного отношения ко всем христианским церквам. Личное же расположение к московским мартинистам проявилось сейчас же по восшествии его на трон.
По восшествии на престол Павел немедленно приказал выпустить Новикова из крепости и разрешил ему пользоваться полной свободой. Затем освобожден от надзора И. В. Лопухин. Князю H.H. Трубецкому и И. П. Тургеневу разрешено выехать из деревень, куда они были сосланы, и жить, где пожелают. Вышел указ о возвращении из Сибири сосланного туда в 1790 году Радищева. Повышены и отличены орловские масоны З. Я. Карнеев и A.A. Ленивцев. Отличены М. М. Херасков, И. П. Тургенев. Князь Н. В. Репнин произведен в фельдмаршалы на третий день по воцарении Павла.
«Говорить, что в начале царствования был составлен проект общей организации русского масонства, но что исполнение его остановилось за принятием государем в 1798 году гроссмейстерства Мальтийского ордена, причем с известных масонов взята была подписка не открывать лож без особого разрешения, что очень повредило успеху масонства в России» (Encyclop. der Freyraaurerei, ч. 3, с. 271. Цитата Лонгинова: Новиков и московские мартинисты, с. 364).
Освобождение Новикова из крепости и возвращение Радищева из Сибири! Вот чем начал свое царствование император Павел. Это слишком крупный факт, чтобы о нем можно было забывать. И в то время, несомненно, отношение к московским мартинистам являлось надежнейшим показателем просвещенности ума, так как то были представители высокогуманных начал в чувственном и грубом русском обществе.
Не менее характерно отношение Павла Петровича к польским патриотам — генералу Костюшко, Немцевичу, Килинскому и другим, содержавшимся под стражей.
«Не было государя, — пишет Чарторыйский, — ни более ужасного в порывах жестокости, ни более щедрого в порывах великодушия. Но в его благосклонности не было никакого постоянства. Одного слова в разговоре, случайно вырвавшегося или сказанного с намерением, тени подозрения было достаточно, чтобы заставить его превратить расположение в преследование. Наиболее взысканные сегодня его милостями трепетали, что завтра они будут устранены от двора и высланы в отдаленные места. Таково было состояние страны в продолжение всего его царствования. Тем не менее император желал быть справедливым. Душе его, рядом с прихотливыми и беспорядочными выходками, присуще было глубокое чувство справедливости, которое часто побуждало его к действиям, достойным всякой похвалы.
