Семья Нельсона уменьшалась. Круг старых друзей тоже сокращался. Уильям Локер, сделавшийся заместителем начальника Гринвичского госпиталя, долго болел и умер в прошлом году, на святки. Уильям Саклинг скончался годом ранее, тогда же ушел и лорд Хау. Морис Нельсон, проработав долгие годы обыкновенным клерком в морском ведомстве, получил наконец благодаря имени и связям брата место уполномоченного в управлении налогов и сборов и готовился уже приступить к исполнению новых обязанностей, но в апреле скончался от, как сообщалось, «воспаления мозга». После него осталась немолодая уже и почти ослепшая любовница, миссис Сара Форд, и, памятуя о том, как всегда поддерживал его брат, Нельсон просил Дэвисона сделать для бедной женщины все, что в его силах[44].
«До меня дошла весть о смерти моего дорогого брата Мориса, — писал Нельсон Дэвисону. — Мертвых не воскресишь, к чему теперь слова? Не сомневаюсь, Вы сделаете все необходимое для его бедной слепой жены… Именно женой она является в моих глазах… Надеюсь, он ее достаточно обеспечил, если же нет, прошу Вас взять на себя труд выяснить, в чем она нуждается для сносного существования, и я отдам все распоряжения. Это единственное, что я могу сделать для памяти человека, который всегда был так добр ко мне… После 27 апреля никак не могу прийти в себя».
Нельсон написал и самой «Слепушке», уговаривая ее остаться в доме Мориса «с лошадьми, виски… и вообще всем, что скрашивает жизнь… Дождись Михайлова дня, — продолжает он, — а там уж решишь, как и где тебе жить дальше. И знай, я ничего не пожалею, чтобы тебе жилось по возможности хорошо и беспечально». Он послал ей сто фунтов, позаботился и о чернокожем слуге Мориса Джеймсе Прайсе, человеке, по его словам, поистине замечательном. «Он не должен ни в чем нуждаться, пусть до конца жизни у него будет угол в моем доме».
Щедрость являлась отличительной чертой Нельсона. Дочь настоятеля прихода, где он вскоре будет жить, говорила сэру Харрису Николасу: «Не устану восхищаться бесконечной добротой и милосердием лорда Нельсона. Он часто выражал желание, чтобы никто и ни в чем здесь не нуждался и не испытывал страданий, которые он может облегчить. Адмирал оставался верен своим словам, щедро помогая людям и неизменно удерживая в тайне источник помощи».
Неустанно заботился Нельсон и о семье. «Мои скромные средства, — писал он своему брату Уильяму, тогда еще холостяку, — всегда в ее (сестры Китти) распоряжении, и пока я жив, ей не нужно искать друга и защитника». Другой сестре, Сюзанне Болтон, он давал сто фунтов ежегодно на обучение детей и доплачивал за учебу ее сына Тома в Кембридже, куда тот поступил после окончания норвичской Королевской средней школы.
Горечь от смерти брата усугубилась приемом, оказанным Нельсону в Лондоне. Конечно, артиллерийский обстрел из орудий кораблей, стоящих на якоре, не идет в сравнение с победой, одержанной на Ниле. Во всяком случае, так считал король. «Уходите, лорд Нельсон?» — спросил он как-то адмирала, оказавшегося на приеме в Сент-Джеймском дворце. По словам самого Нельсона, он испытывал «большой соблазн ответить: «Сир, я уже уходил, а теперь вернулся. Ваше Величество, должно быть, не слышали о Копенгагене»».
Леди Элизабет Фостер, когда ей пересказали данный эпизод, заметила: «Слабости есть и у подлинно великих героев, но если любовь к восхвалениям заставила его совершить столь славные деяния, то, право же, ее можно простить. Точно так же склонна я извинить и его любовь к леди Гамильтон. Когда Нельсон познакомился с ней, она по праву считалась красавицей, к тому же он полагал, что именно она способствовала его славе, убедив неаполитанский двор дать ему все необходимое для нападения на французов при Абукире.
С этого момента леди Гамильтон ассоциируется у него с образом победы и триумфа. Она подпитывала его тщеславие как только возможно. Крофорд слышал, как она говорила ему: «Я с радостью готова умереть через два часа, если один из них буду твоей женой». Растроганный Нельсон поцеловал ей руку. Именно так она сохраняет его любовь и льстит его самолюбию».
В доме Гамильтонов на Пиккадилли ему оказали куда более теплый прием — в точности такой, какой мог бы показаться уместным леди Элизабет. Новости из Копенгагена настолько потрясли хозяйку дома, что она выскочила из-за стола, и, пока один из гостей (а именно брат адмирала, священник) исполнял джигу, станцевала тарантеллу с мужем, затем его сменил герцог ди Ноха, а когда он вконец вымотался — наиболее приближенные слуги, в том числе бойкая нубийка Фатима. «Описать этот танец не так-то просто, — вспоминает другой участник застолья, сэр Натаниэл Рэксхолл. — Танцующие изображали сатира и нимфу или, скорее, фавна и вакханку. Разумеется, такое представление разыгрывается лишь перед избранным кругом, слишком уж много в нем объятий, стонов, вскриков и так далее».
Проведя несколько дней в Лондоне, Нельсон, в сопровождении Гамильтонов и верного адъютанта капитана Паркера, отправился в поездку по сельской Англии. Останавливались они там, где им заблагорассудится — на постоялых дворах, заглянули по пути и к «Слепушке» в Лейлхэм. С неделю охотились на лис где-то между Доркингом и Уолтоном, затем проследовали в Стсннз, па берег Темзы, где сэр Уильям занялся рыбалкой. Здесь к ним присоединился брат Нельсона Уильям и в обычной агрессивной манере, громовым голосом принялся требовать от адмирала, чтобы тот, используя свои связи и влияние, добыл ему место каноника или даже настоятеля. Тем самым он вдохновил их общего друга лорда Уильяма Гордона на нехитрые строчки:
К викарию же взор свой обращая,
Любителю поесть и выпить — но не чая,
Скажу, что сан ему иной,
Епископский, приличен. Наш герой
Поистине достоин митры, а иначе
Спит истина и справедливость плачет[45].
Увеселительная прогулка по Суррею и долине Темзы, естественно, не ускользнула от внимания прессы. «Доблестный лорд Нельсон, гроза французов, испанцев и датчан, — говорилось в одной из газет, — в данный момент развлекается в компании сэра и леди Гамильтон, ловя пескарей в Шеппертоне». Отец Нельсона, весьма расстроенный такого рода сообщениями и насмешками, по пути домой в Бёрнем-Торп встретился с сыном и, в свой черед, расстроил его выражением явного сочувствия притязаниям отвергнутой невестки.
Каникулам пришел непредвиденный конец, когда Нельсона, уверявшего впоследствии леди Гамильтон, что он «никогда не забудет» счастливых мгновений, пережитых ими в Лейл-хэме, вновь позвали дела. Возникли опасения о готовящемся Бонапартом вторжении в Англию: у французского побережья Ла-Манша, под командой одного из самых решительных наполеоновских флотоводцев, контр-адмирала Луи де Туше-Тревиля, скапливалось значительное количество кораблей с морскими пехотинцами на борту. Одновременно во Флашинге и Па-де-Кале формировалась мощная армия, насчитывающая, согласно некоторым сообщением, до 40 тысяч штыков. Нельсону поручалось возглавить эскадру, патрулирующую английское побережье от Суффолка до Суссекса и дать отпор противнику, где бы он ни предпринял попытку высадиться. Лорд Сен-Винсен позабавил соотечественников следующим заявлением: «Я не утверждаю, будто французы не могут здесь появиться. Я утверждаю — они не могут появиться морским путем». Нельсон должен был делом подтвердить правоту первого лорда адмиралтейства.
