И теперь еще я думаю: а почему не строить новые города по схеме круга с внедряющимся в центр длинным прогулочным парком, ведущим обратной стороной к реке, морю, озеру или, еще лучше, в лес и луга? Не пользоваться транспортом для того, чтобы доезжать до прогулочной зоны, а просто доходить и продолжать прогулку.
За мою жизнь Петербург – Ленинград вырос раза в четыре. И не к лучшему. Жизнь становится все неудобнее. А Москва, а Киев и т. д.
Должен быть создан новый тип населенных местностей, где жить было бы удобно и с доступом во все культурные центры: в лучшие библиотеки, в лучшие театры, в лучшие концертные залы. Один из проектов такой населенной местности давно мечтается мне в часы отдыха от основной работы.
Москволенинград.
Москва и Ленинград соединены между собой идеальной линией: прямой железной дорогой, которую можно как угодно превращать в скоростную магистраль. Проходит эта магистраль по пустынным местам: леса, леса, поля, болота, опять леса, мелкие населенные пункты. Только старая Тверь стоит на этой трассе, да поблизости – Вышний Волочёк.
По этой трассе строятся, как мне кажется, линейные города. Длинные, с легким доступом в леса и поля, с сохранением всех памятников культуры (особенно это касается района Селигера, Вышнего Волочка, Клина и пр.). Из такого города на день можно съездить по магистрали в Москву или Ленинград – посмотреть музеи того и другого города, побывать на интересных постановках тут и там. По этой «культурной магистрали» строятся только те учреждения, которые имеют отношение к библиотекам, к музеям, к театрам. Для заводов, фабрик, шахт – строится другая магистраль городов, где-нибудь поближе к промышленному сырью. Или несколько промышленных магистралей.
Хорошо это или плохо, если учреждения культуры будут все связаны между собой скоростной трассой различных типов, способов передвижения (автомобиль, однорельсовая дорога, электричка скоростного типа и пр. – я говорю примерно)?
Ленинград и Москва сохраняют свои названия, а в целом их соединение носит название Москволенинград.
Фантазия? Может быть…
Самое страшное для меня в современном градостроительстве – это одинаковые, поставленные «забором» дома – «точечные», высотные или спичечными коробками. Этим как бы подчеркивается отрицание индивидуальности у здания: «все одинаковые, и довольствуйтесь этим». Апофеоз этих «заборов» – печально знаменитая «вставная челюсть Москвы». Как это не додумаются еще соединить эти столбы между собой какими-нибудь горизонтальными перекладинами типа колючей проволоки? На худой конец, можно по ним пропустить линию электропередач. Ряды одинаковых серых домов без малейших признаков их отличий друг от друга. Это кошмар, которого и во сне не увидишь, но увидишь почти в каждом «растущем» городе.
Какой бы термин придумать для этой «системы» современной архитектурной практики – «простолбить» улицу, «зазаборить» ее, «зазубрить» город? А самое явление это назвать от слова «обнесение» улицы домами-столбами – «обноской». «Обноски» во всех городах…
Придумать прозвище для этого явления было бы хорошо. Слово – величайшая сила. Вот прозвали москвичи Новый Арбат «вставной челюстью Москвы», и никуда уже от этого не денешься. Так и будет это клеймо на архитекторах, его создателях: «протезисты» Москвы.
Самые бесчеловечные стройки обычно огромные – те, что воздвигаются во имя человека – абстрактного человека. Самые губительные для природы проекты те, что стремятся в грандиозных размерах «улучшить природу». Только то, что строится для конкретного человека и для небольшой конкретной местности, идет им на пользу. Абстракции по большей части ужасны, особенно грандиозные, то есть не «стелющиеся» по местности, а искажающие местность, высотные, поворачивающие реки и т. д.
В ряде исторических древнерусских городов явно стремление новых градостроителей заслонить современными домами старые церкви. Таковы «градостроительные лицемерия» в Пскове, где «спрятана» церковь Сергия с Залужья, в Горьком (Нижнем), где застройка по гребню горы стремится заслонить церкви, в Астрахани, где совершенно очевидна попытка заслонить вид с Волги на древний кремль и его изумительный Успенский собор с помощью гостиницы «Лотос» и других «коробок».
Однако эффект достигается этим совершенно обратный: древняя красота оказывается противопоставленной современному безобразию (безобразности), и вместо того чтобы заставить жителей и посетителей городов забыть о старой красоте, они вызывают сильнейшую по ней ностальгию. Даже разрушенные здания все же стоят призраками красоты перед нашими современниками, все более интересующимися прошлым. Их изображения смотрят на нас в историях искусства, со старых картин, с открыток. Они остались в памяти старых людей.
Коран: «Обязательно посади дерево, – даже если завтра придет конец света».
Жить в нравственном отношении надо так, как если бы ты должен был умереть сегодня, а работать так, как если бы ты был бессмертен.
Предсказания и предвидения в науке и пророчества не так далеки друг от друга: и те и другие – не суть утверждения неизбежности, а прогнозы на данный момент и в данных условиях. Неизбежность всегда разрушительна для морали. Человек способен в той или иной мере изменять будущее – хотя бы свое.
Когда святого Гонзаго, римского семинариста, спросили во время его игры в мяч со своими сверстниками, что бы он делал, если бы ему сказали твердо, что сейчас наступит конец мира, – он сказал: «Продолжал бы играть в мяч». Но это, конечно, в случае полной неизбежности. А настоящий ответ его перед своею совестью, когда он что-то мог изменить, был другой, – он был дан его смертью: он скончался 23 лет, ухаживая за чумными больными.
Но явно счастье боевое
Служить уж начинает нам.
. . . . . . . . . . . . . . .
Тесним мы шведов рать за ратью;
Темнеет слава их знамен,
И бога браней благодатью
Наш каждый шаг запечатлен.
Счастье может быть только боевое – только завоеванное нами. Вечного, постоянного счастья не бывает. Нельзя быть счастливым, когда есть страдающие. Но можно быть счастливым чем-то, что сейчас добыто, получено.
Диктор телевидения в одной из передач останавливал людей на улице и спрашивал: в чем, по-вашему, состоит счастье? В ответ миллионы людей слушали детский лепет. Что-то вроде того: «Счастье – это когда дома достаток и на службе хорошо» или «Счастье – это когда мои девочки подрастут красивыми, здоровыми и хорошо выйдут замуж». Это все мещанство. И даже когда большие люди твердили: «Это гармония между чем-то и чем-то» – недалеко ушли.
Счастливым можно быть только короткий промежуток времени чем-то достигнутым, а после начинаются новые заботы, ибо, повторяю, нет счастья ни для кого, пока есть несчастие рядом.
Мне восемьдесят лет. Как к этому относиться? Респектабельный возраст!
Жизнь была бы неполна, если бы в ней совсем не было печали и горя. Жестоко так думать, но это так.
Можно ли выскочить из своей эпохи в своем мировоззрении? Конечно – нет. Всякая попытка вернуться в какое-либо столетие или перескочить далеко вперед – в будущее – невозможна. Человек живет в своей эпохе, в свои годы, и только в свои. Но это не означает, что он должен слепо следовать за эпохой, за господствующим мировоззрением. Человек обладает свободной волей и обязан выбирать, обязан создавать новое. Он – творческое существо. Если он перестает быть творческим существом и быть устремленным в будущее (свое и своей страны), он перестает быть Человеком. В жизни надо уметь парить над эпохой и в эпохе, выбирая те воздушные течения, которые идут снизу вверх, или, в какие-то моменты, скользить по воздуху, не падая.
Утешают: переселение душ! Но какое может быть утешение, когда душа переселяется одна, в чужую семью, в другой быт, а с детства ничего не помнит из прежней жизни (если бы даже могла) и кричит только: «Уа, уа!!»
Вызывают духов, занимаясь столоверчением. Покойники, даже самые знаменитейшие и архигениальные, говорят вызвавшим их людям вполне на их уровне: ничего интересного, невероятного, никаких гениальных советов, наставлений, указаний, кроме банальнейших.
А вместе с тем что-то же должно остаться?
Закон сохранения энергии касается же энергии душевной и духовной. Но эта энергия все же недолго имеет личностную форму. Сперва (более года) Вера мне снилась и утешала меня, но теперь – нет. Энергия ее растворилась, и там, где была Вера (дочь), я ощущаю пустоту… Девять дней, сорок дней, год – и все. Не могут же люди, жившие миллион лет назад, продолжать существовать загробно и сейчас? Это непредставимо. «Места не хватит», даже не изобретая для них расселения по Вселенной: способ, предложенный Н. Федоровым.
