— За что, Михалыч?
— «Спал, лежа на полу», — зачитает он рапорт о нарушении.
— Но я ведь не спал! — возмутишься ты.
— Ну, ты ведь понимаешь…
Можно не спать днем (хотя камеры обычно переполнены), ходить строго по форме одежды, сделать идеальную уборку в камере в день, когда тебя назначили дежурным, но если сверху сказали «фас», нарушение для тебя всегда найдется. Был бы человек…
Незаметно подошла к концу дня моя вторая «десятка». Я выгнал на «жилую» текст жалобы, и в случае третьего «дэпэ» собирался объявлять голодовку. Некоторые из сокамерников курили фторопласт — какую-то специальную пластмассу, после вдыхания паров которой сильно поднимается температура тела — и собирались выехать на санчасть, но я от подобных экспериментов отказался.
— Да, пацаны, грустно все это… — мрачно констатировал я. — XXI век на дворе, а здесь: сырость, недостаток света, «шуба» на стенах, капли воды собираются на потолке… Спим на холодном полу, заклеиваем щели в окнах туалетной бумагой, прячем стержни для ручек в зубной пасте, курим сигареты, которые завезли сюда в собственной заднице, едим обломками алюминиевых ложек из таких же мисок…
— А раньше вообще было: день «летный» — день «нелетный».
— ?..
— Называлось все это КИЧО — камера истощения человеческого организма. День кормили, день нет.
— Мда-а…
В «крытую» меня, конечно, не увезли. И даже не «заБУРили». К Шульгину приехала моя мама, пообещала, что я буду хорошо себя вести (нашим родителям до последнего хочется верить, что мы хорошие и послушные), и меня выпустили из ШИЗО.
Выходишь из-под «крыши» и радуешься всему на свете: и мокрый снег в лицо тебе нипочем, и пронизывающий ветер навстречу. Лагерь возвращает тебя с небес на землю. Только здесь начинаешь радоваться прос тым вещам: пройтись босиком по влажной от утренней росы траве, послушать пение птиц, позагорать, съесть спелый, сочный помидор с собственной грядки, выпить хлебного кваса из бочки… На воле все это привычно и о подобных мелочах даже не задумываешься.
В отряде мои товарищи по неволе: Вова Капустин, Колобок, Макар, Мурашка. Праздничный стол на скорую руку и разговоры, разговоры…
— Мы еще вчера знали, что тебя выпустят. Но решили сюрприз сделать, — приветливо похлопал меня по плечу Саша Колобок, один из участников гомельской банды Морозова.
— Да все о’кей, я очень рад всех вас видеть.
— Ну что, не закурил в «киче»? — спросил у меня Макар.
— Нет, Макс, не закурил. Как говорил кто-то из классиков, чем больше привычек, тем меньше свободы. Как у вас тут дела?
— Все в порядке — спасибо зарядке, — весело отозвался Колобок.
— А что, шмоны по ночам все так же продолжаются? — спросил я.
— Идею ночных шмонов подсказал замполиту Хролу все тот же Пекарь. Всего их было четыре, включая твой. А потом в тринадцатом отряде зэки выключили свет, и несколько контролеров остались в бараке. А их ведь в темноте могли и ножом пырнуть. Так что ночные шмоны — это, конечно, хорошо, но до той поры, пока с сотрудниками ничего не случится. А случится — так по трусам получат все — это уже чепэ.
Рано утром меня разбудил отрядник:
— Сережа, плохие новости. Начальник сказал писать рапорт на твой перевод в третий отряд. С выводом на промзону — чтобы, как он выразился, «тебе крышу от телефонов не срывало».
— Видно, не понравилось ему, как я про зону написал… Ладно, какая еще причина может быть?
— Все та же: он хочет знать, как в зону попадают телефоны. Точнее, кто именно их приносит.
— Да ползоны носит, Михалыч!..
— Короче, он сказал поговорить с тобой, а если нет, то переводить в другой отряд и на «промку»…
— Ага, в качестве раба…
— Ну назови ты его фамилию! — отрядник сорвался на крик. — Ведь это ж запрет конкретный — телефон!.. Я ведь телефоны не ношу…
Начальник отряда — он как солдат в армии, основная «боевая» единица в лагере. Именно с ним мы сталкиваемся каждый день. Выслушает, подскажет, поможет, отнесет твое заявление на подпись начальнику колонии. Правда, начальство в нашей зоне не считает отрядников за людей, но это уже совсем другая история…
— Зачем тебе эти неудобства? — продолжал он. — Один переезд хуже двух пожаров…
— Михалыч, «дорогу» я не отдам. Во-первых, у человека семья, дети, а его по статье уволят. Где ему потом в вашем «колхозе» работу искать? Железнодорожное депо, льнокомбинат и две зоны… Сегодня сдам его — завтра тебя… Как тебе такой расклад? Поэтому ни тебе, ни «хозяину» я ничего не скажу.
— По-человечески я тебя понимаю. С мобильниками в зоне надо с помощью технических средств бороться — «заглушки» там всякие ставить, — а не сучье плодить. Я когда в милиции работал, хоть это и милиция, старался все делать по-честному…
— Ну что я могу сказать? Это хорошо…
— Что хорошо? — Другаков непонимающе уставился на меня.
— Да все хорошо. Все, что ни делается, — к лучшему. Слушай притчу.
И я рассказал ему одну из своих любимых историй.
«У одного африканского короля был близкий друг, с которым он вместе вырос. Этот друг, рассматривая любую ситуацию, которая когда-либо случалась в его жизни, будь она позитивная или негативная, имел привычку говорить: “Это хорошо!”
Однажды король находился на охоте. Его друг заряжал для него ружье. Очевидно, он сделал что-то неправильно, готовя одно из ружей. Когда король выстрелил, у него оторвало большой палец руки. Исследуя ситуацию, друг, как обычно, произнес: “Это хорошо”. “Нет, это не хорошо!” — рассердился король и приказал отправить своего друга в тюрьму.
Прошло около года. На одной из охот король попал в плен к каннибалам. Те привели его в свою деревню, привязали к столбу и натаскали кучу дров. Когда они подошли ближе, чтобы развести огонь, они заметили, что у короля на руке не хватает одного пальца. А из-за своего суеверия каннибалы никогда не ели того, кто имел ущербность в теле. Развязав короля, они его отпустили.
Вернувшись домой, король вспомнил тот случай, когда он лишился пальца, и велел тут же освободить своего друга.
— Ты был прав, — сказал он, — это было хорошо, что я лишился пальца.
И король рассказал все, что только что с ним произошло.
— Я сожалею, что посадил тебя в тюрьму, это было плохо с моей стороны, — сказал он.
— Нет, — ответил его друг, — это хорошо.
— Что ты говоришь?! Разве это хорошо, что я посадил своего друга на целый год в тюрьму?!
— Если бы я не был в тюрьме, то был бы там вместе с тобой…»
— Так что все это ерунда, Михалыч. Переживем. Что за «промка» в третьем отряде?
