Один из наших друзей, Павел Глебов, фотограф и оператор, снял на цифровую камеру открытие музея. Он снял это событие с любовью и профессиональным умением, многие кадры надо просто смотреть — такие они волнующие. Интерес жителей к предстоящему событию непосредственный и живой. Видно, что земляки (странное слово применительно к Андрею) праздник этот — открытие музея — не дадут засушить формальностями.
Одним словом, к десяти утра к дому на открытие музея и памятной доски повалил народ. Идет сельский голосистый хор в старинных одеждах, и оркестр звучит над Волгой, и костромское телевидение, и канал «Культура» из Москвы уже включили свои камеры. Приехал костромской губернатор со свитой, глава администрации села, человек свой и толковый. Хорошую речь приготовил. И как оказалось, много работы было проделано, чтобы праздник получился вполне достойным и по-русски сердечным. У памятной доски речи, и напряженная Марина старается изо всех сил не заплакать, очень старается, но слезы льются сами. Марина снимает покрывало, открывает доску. И тогда начинают плакать и другие женщине — они тоже почувствовали боль утраты.
Кинокамера все время работает. На берегу Волги стоит церковь начала девятнадцатого века. Два храма на высоте — зимний и летний. Большой зимний сильно разрушен. В него и войти страшно: камень на голову свалится — может сильно не поздоровиться, а то и сразу убьет. Служба идет в малом летнем храме, в нем теперь тепло, сложили печку. Идут к церкви по широким Желтым новеньким доскам, положенным на черную мокрую землю, — совсем недавно разровнял ее бульдозер, а то дороги здесь не было, видно, лет пятьдесят. Люди идут с серьезными лицами и не обращают никакого внимания на то, что новые доски грязнятся. Это мелочь, это только кинокамера отмечает.
А вот начинается чудо, космический отклик: на наших глазах осеннее небо вдруг начинает расчищаться от туч. Выглядывает и ярко светит солнце. Его не было две недели. Прямой вертикальный небесный луч вонзается в середину Волги. И долго, строго, торжественно и умиленно стоит. Все замерло. Застыли облака, еще в свинцовых воротниках от долгой непогоды, застыли дали немереных километров, почти пустые пространства, залитые большой водой великой реки…
…Зазвучал медный колокольный удар и поплыл во влажном воздухе. «Плыл вниз от Юрьевца по Волге звон пасхальный», — вспомнилось, как у Арсения Александрович И Юрьевец виден, вон он, на том берегу.
В летнем храме Рождества Богородицы идет торжественная литургия. Ведет ее отец Андроник — внук Павла Флоренского. Ему помогают два священника и дьякон. У всех — просветленные лица. И мысли уносятся вверх, под купол. Могли представить себе Андрей Тарковский подобное событие? Нет, конечно. Да и для всех это ново и удивительно. И о Тарковском многие не знали раньше ничего — теперь начали узнавать. В храме давно не было церковных служб — теперь начинаются.
Не было бы этого музея еще долго, если бы не нашелся пожертвователь — московский завод «Диод». Строительством, оборудованием, а теперь и содержанием музея непосредственно занимается администрация Кадыйского района и села Завражье.
Эта книга о кино, теории и практике, о профессиональном опыте, о проблемах киноискусства, его языка начала писаться Тарковским давно. У нее намечался если не полноценный соавтор, Ольга Суркова, то помощник и будущий киновед, задающий вопросы, провоцирующий постановку различных проблем, расшифровывающий магнитофонные записи бесед с Тарковским. Я не буду касаться различных обстоятельств, скандалов, судов, претензий О. Сурковой к Тарковскому или к его жене. В конце концов Суркова получила свои сорок процентов авторского права. Однако само сравнение масштабов личностей студентки Сурковой, с одной стороны, и великого режиссера двадцатого века — с другой, для меня не создает ни проблем, ни вопросов. Ольга Суркова судьбою своей обречена писать книги об Андрее Арсеньевиче. Но чем дальше идет время, тем обстоятельства жизни и моральные качества автора все больше делают ее продукцию скандальной и просто желтой. Это очень понятно: такие книги хорошо продаются.
Но вернусь к главному: книга «Запечатленное время» — грандиозное событие в мире культуры. В ней Тарковский проводит тончайший анализ своих фильмов, их главных героев: Ивана, Андрея Рублева, Сталкера, Горчакова, Доменико. И наконец — Александра и других персонажей «Жертвоприношения».
Не любимый им Эйзенштейн тоже анализировал и комментировал свои фильмы. Он считал себя главой советского киноавангарда и делал это во времена своих несбывшихся и постоянно закрывавшихся фильмов. Тем более во время преподавания во ВГИКе. Если ему не давали снимать картины, то Сергей Михайлович хотел хотя бы объяснить свой «метод», свои взгляды на искусство двадцатого века.
Нечто похожее происходило и с Тарковским. Только поиски, а вернее, утверждение его взглядов на киноискусство, на его эстетику шли совсем в другом, противоположном направлении. Годы безработицы или годы в ожидании постановки таких фильмов, как «Зеркало», «Сталкер» или «Ностальгия», и нацеленность на эти фильмы необыкновенно активизировали мысль Тарковского. Я не собираюсь анализировать книгу. Хочу сказать только, что труд этот меня восхищает и всем кинорежиссерам чтение «Запечатленного времени» в будущем очень пригодится.
Непонятно одно: почему российские читатели лишены возможности прочесть «Запечатленное время»? Многие издательства почли бы за честь выпустить эту книгу отдельным изданием и неоднократно обращались и к жене Тарковского, ныне покойной, и к его сыну, Андрею Андреевичу, с конкретными предложениями. Однако книга до сих пор не издана.
Всё в совокупности — фильмы, книга, статьи и интервью, беседы и выступления перед зрителями на показах его фильмов, сама трагическая судьба и смерть в расцвете творческих сил — делает фигуру Андрея Тарковского равновеликой выдающимся людям русской культуры двадцатого века: Блоку и Ахматовой, Маяковскому и Есенину, Шостаковичу и Мандельштаму, Платонову и Пастернаку В список этот нужно внести и его отца, поэта Арсения Тарковского.
Прошло двадцать лет со дня смерти режиссера, но культурный мир, мир кино, мир искусства все еще хочет слышать его голос, видеть его картины, читать его книги, а также смотреть фильмы о нем, слушать радиопередачи — словом, принимать любую новую информацию.
К сожалению, на этой волне интереса появляются издания, соответствующие циничному духу нашего времени, в которых цитируются выдержки из дневника Тарковского, названного автором «Мартиролог» (то есть свод злоключений) и одним своим названием призывающего к сочувствию его страданиям. Горечь многих страниц дневника читатель разделит всей душой, особенно когда речь идет о полном непонимании Тарковского современниками, собратьями по профессии. Обвинения в адрес режима более чем понятны. Однако авторов некоторых книг привлекают отдельные высказывания, сделанные «в узком круге дневника», вполне возможно, под влиянием сиюминутных эмоций. Эти отрывки цитируются тенденциозно и целенаправленно. И вот уж перед вами настоящий монстр, завистник и мизантроп, недоверчивый маргинал, ходящий по трупам, и т. д.
