в двух западных державах — Англии и Франции, и в этой связи, в случае вовлечения Германии в войну, я также рассматривал в качестве угрозы и США… Малые страны могли представлять прямую угрозу, если бы они использовались большими странами в качестве баз в войне против Германии.
Руденко: Естественно, малые страны не представляли угрозы, потому что Германия их уже оккупировала.
Геринг: Нет, малая страна, как таковая, не представляет угрозы, но если большое государство использует ее против меня, тогда малая страна также может превратиться в угрозу.
Руденко: Я не хочу дальше обсуждать то, что не имеет отношения к вопросу. Основной вопрос заключается в германских намерениях по отношению к территории СССР, и на него вы уже ответили твердо и решительно. Я перейду к следующему вопросу».
Советский обвинитель не случайно поспешил свернуть дискуссию. Ведь слова Геринга насчет «малых стран», которые могут использовать «большие государства» для создания угрозы, почти дословно повторяли официальную советскую позицию в связи с оккупаций стран Прибалтики Красной армией и с советским нападением на Финляндию.
8 марта Боденшатц, выступая в качестве свидетеля, заявил, что прежде никогда не слышал о жестокостях, творимых в концлагерях, и что только в середине марта 1945 года, когда он заявил Герингу о своей отставке по болезни, тот впервые сообщил ему за обедом, что «очень много евреев погибло там (в концлагерях. — Б. С.) и что нам придется дорого заплатить за это. Тогда в первый раз я услышал о преступлениях против евреев».
Во время допроса самого Геринга Руденко не преминул воспользоваться этим красноречивым свидетельством:
«Руденко: 8 марта здесь, в судебном заседании, ваш свидетель Боденшатц заявил, что вы сказали ему в марте 1945 года, что много евреев убито и что за это придется дорого заплатить. Вы помните это показание вашего свидетеля?
Геринг: В такой форме, как оно теперь переведено, этого свидетельства я не помню вообще. Свидетель Боденшатц никогда не говорил этого подобным образом.
Руденко: А как говорил свидетель Боденшатц, вы помните?
Геринг: Он говорил, что, если война будет проиграна, это обойдется нам очень дорого.
Руденко: Убийства, которые вы совершали?
Геринг: Нет, вообще. И мы это сами увидели».
В данном случае очевидно, что советский обвинитель был совершенно прав и Боденшатц говорил именно то, что процитировал Руденко. Но в вопросе о холокосте Геринг отрицал свою осведомленность до последнего. Слишком уж постыдным перед историей было это преступление. А свидетельство Боденшатца полностью разрушало тезис рейхсмаршала о том, что когда он писал Гейдриху об «окончательном решении», то имел в виду только депортацию, а не истребление евреев. Получается, что Геринг прекрасно знал об истреблении евреев и понимал, что за это придется отвечать.
14 марта 1946 года Гильберт сообщил обвиняемым, что ночью скончался фельдмаршал Бломберг. Беседовавший в этот момент со своим адвокатом, Геринг, прервавшись на полуслове, заявил: «Мы все считаем, что потеряли человека чести», хотя в свое время именно он ничего не сделал для того, чтобы предотвратить унизительную отставку Бломберга.
Вновь заняв место на кафедре, Геринг попытался оправдать убийство Рема тем, что тот готовил путч и собирался убить фюрера и возглавить новую революцию, направленную против армии и офицерского корпуса, который глава штурмовиков считал реакционными. Рейхсмаршал настаивал и на необходимости исключения церкви из жизни государства, хотя и выразил сожаление, что некоторые священники потом оказались в концлагерях. Нюрнбергские законы, ограничивавшие права евреев, которые он подписал как президент рейхстага, Геринг оправдывал тем, что евреи были оппозиционно настроены по отношению к национал-социалистскому режиму.
Рейхсмаршал подчеркивал достижения гитлеровского правительства, относя к ним ликвидацию безработицы, перевооружение Германии и аншлюс Австрии. За эти действия Геринг готов был принять на себя всю полноту ответственности, особенно подчеркивая, что он один, как главнокомандующий люфтваффе и министр авиации, целиком ответствен за перевооружение, подготовку и моральный дух военно-воздушных сил.
За обедом Геринг спросил Гильберта:
«Ну как? Правда ведь, нельзя сказать, что я держался трусливо?»
«Но что будет, когда зайдет речь о захватнических войнах?» — поинтересовался Гильберт.
«Ну, по этому поводу мне тоже есть что сказать», — заверил доктора Геринг.
«А об ужасах и бесчинствах?» — не унимался Гильберт.
Геринг сник, но опять завел старую песню:
«Я не воспринимал всерьез всякие слухи и не считал нужным их проверять».
Подсудимые в целом положительно расценили выступление Геринга. Даже Шахт заявил, что Геринг все сказал верно, за исключением оправдания антисемитских законов. Дениц удивился тому, что Геринг, оказывается, может владеть собой, и поблагодарил рейхсмаршала за то, что тот явил «пример чести и достоинства» и сумел «пристыдить обвинение».
«Оно пристыжено моей цепкой памятью», — отозвался Геринг.
Фриче заявил, что Геринг очень точно описал историю первых лет существования НСДАП, а Ширах был взволнован его речью «до сердцебиения».
После обеда Геринг описал свою роль в захвате Чехословакии, Польши и Норвегии, заметив попутно, что независимость суждений для представителей высшего командования немыслима.
Геринг не каялся и не уходил от ответственности. В частности, он заявил:
«Хотя я получал от фюрера устные и письменные приказания, на основе которых издавал собственные распоряжения, за все, под чем стоит моя подпись, я беру на себя полную ответственность. Я не намерен прикрываться приказами фюрера».
Сказал Геринг пару добрых слов и о национал-социалистическом государстве:
«Я поддерживал принцип этого государства и вполне осознанно и безусловно одобряю его сегодня. Нельзя игнорировать то, что политические системы разных стран имеют различные происхождение и историю. То, что хорошо подходит для одной страны, может совершенно не подходить для другой. Германия после многих веков монархии привыкла к «фюрер-принципу». Это тот же самый принцип, по которому устроена Римско-католическая церковь и Советский Союз».
Что ж, в остроумии и наблюдательности Герингу не откажешь. Советское государство если и отличалось от национал-социалистического, то только тем, что там в основу сегрегации и репрессий был положен не расовый, а классовый принцип.
Геринг признал, что создал гестапо, но подчеркнул, что всегда стремился пресечь эксцессы штурмовиков, а позже — эсэсовцев Гиммлера:
«Тогда, когда я непосредственно отвечал за работу гестапо, эксцессы имели место. Чтобы виновные понесли наказание, надо было прежде всего установить факт нарушения. К виновным применялись меры воздействия. Должностные лица знали, что за попустительство таким вещам их могут наказать. И многих мы наказывали. Как обстояло дело в дальнейшем, я сказать не могу».
Действительно, хотя создание концлагерей было противозаконно, во времена, когда гестапо подчинялось
