много задумано? Хватит ли у тебя терпения все это сделать? Смотри не оплошай.
Было бы очень здорово, если бы это письмо осталось между нами, и все то, что ты сделаешь, — это от тебя мамке, а я ни при чем, я ничего не знаю. Я-то тебя не выдам, а вот как ты — справишься ли, сумеешь ли все это сделать? Не слишком ли трудно? Но если справишься, то будешь просто молодец. В общем, ни пуха, ни пера тебе в этом предприятии».
Когда Василий инструктировал Лину, как встретить мать, как подготовить стол, он мысленно переносился на волю, в прежний домашний уют. В эти минуты сын Сталина словно вновь ощущал себя свободным человекам, хоть в мечтах на мгновение вырываясь из мрачного тюремного быта. И заодно пустился на маленькую хитрость: попросил дочь поставить на праздничный первомайский стол его прибор и фотографию, чтобы Капитолина думала — Лина помнит и ждет приемного отца.
Между тем в отношениях сына Сталина и его третьей жены все яснее обозначалась трещина. Капитолине явно не нравилось, что в тюрьме Василий встречался с Екатериной Тимошенко. Он пробовал официально оформить состоявшийся ранее развод со второй женой, чтобы узаконить свои отношения с Васильевой. 22 мая 56-го года сын Сталина писал Капитолине:
«Мать! Посылаю тебе записку на имя Полянского. Надо ее передать лично ему, с женой дела не имей. Он, очевидно, приезжает в Москву, а если нет, то узнай его адрес и пришли мне. Записку имей все время при себе и при первой возможности передай ему. Я буду делать это дело и другим путем, но через Полянского можно было бы сделать быстрее и без лишних разговоров. Есть еще один вариант — это сходить тебе самой в суд и взять копию приговора, но это надо делать, получив от меня просьбу о выдаче копии, так как тебе могут не дать. Обсудим этот вариант 10 июня, а просьбу в суд я приготовлю. Шли быстрее адрес Екатерины Тимошенко. Светлану ждать долго».
А вот текст записки Василия своему бывшему адъютанту:
«Полянскому — о прекращении брака.
Виктор Семенович! Надо сходить в суд. Попросить поднять архив и цереслать мне копию решения о разводе с Е. Тимошенко. Ты знаешь адрес и кто был председателем. Не поленись и сделай быстренько. Полученное запечатай в конверт на мое имя и передай К. Васильевой, а она передаст мне.
Если архив похерен или будет какая-либо неувязка и ты не получишь копию решения суда (что было бы очень печально. Надо постараться и получить), то пришли мне справку — сам вспомни: когда и кто председательствовал, а я тогда официально запрошу через соответствующих людей, но это делать не хочется. Самое лучшее — если бьь ты прислал копию приговора. До скорой встречи.
В. Сталин».
Возможно, в тот момент у Василия возникли какие-то надежды на пересмотр дела и освобождение из тюрьмы, потому и написал: «До скорой встречи». Однако надежды не оправдались, а брак с Капитолиной так и не был зарегистрирован. Между ней и Василием внезапно пробежала черная кошка.
Отчуждение возникало постепенно. 27 мая 1956 года Василий по-детски радовался, что жена купила ему сандалии, хоть и сомневалась, подойдут ли:
«Самое главное, что не забыла, а сандалии натянем. Даже такая мелочь в этом положении радует. Любая мелочь, дающая понять, что тебя помнят, заботятся о тебе, приводит поистине в телячий восторг. Может быть, и глупо радоваться и так возвеличивать простую хозяйственную мелочь, но все же приятно, очень приятно. Раз мерила на свою ногу, значит, вспомнила, что самые мои любимые туфли были — твои красные стоптанные. А раз вспомнила это, значит, вспомнила и меня, подумала обо мне, посочувствовала и т. д.
С какой радостью уехал бы сейчас куда-либо в лес, в сторожку (с милой рай и в сторожке, тем более после тюрьмы. — Б. С.)! И пошли бы все эти люди ко всем чертям. Звериные законы куда благороднее. У них нет интриг, все ясно и просто. А тут, на нашей планете человеческой, говорят одно, а подразумевают другое. Не дипломат я и никогда не смогу им стать, да и не хочу. Вся моя идиллия заключается в возможности существовать, и подальше от всех этих интриг. Устал я от этих хитросплетений, недоверий, выдумок, от всей этой мишуры. Хочу отдохнуть, и, кроме тебя, никто не нужен мне, все раздражают меня, злят.
Сегодня на кладбище (из окна слышно) запел соловей. Вспомнил я веранду и попытки записать соловьиное пение. От этих воспоминаний защемило… В общем, «шел я лесом, песню пел соловей мне… Я хотел его поймать — улетел…» (здесь Василий, демонстрируя свое знание «фолькле-ера», приводит в смягченном виде непристойную частушку: «Шел я лесом, песню пел, соловей мне на хуй сел. Я хотел его поймать — улетел, ебена мать!» Видно, частенько пел он с товарищами такие частушки во время застолий. — Б. С.).
Ты пишешь: «Пиши, родной мой, не грусти, убедительно прошу. Помни мои слова…» Стараюсь. Взаимно, родная моя. Крепко целую и обнимаю. Твой Василь. Пиши чаще, родинка!»
И Лину поучал в письме от 10 июня 1956 года:
«Запомни на всю жизнь: когда человек на коне — у него тысяча «друзей», а когда человек под конем — у него только истинные друзья. Так было, так есть и так будет всегда». И тотчас привел пример из литературы (тюрьма располагала к чтению классиков): «На эту тему есть неплохой стишок у Беранже — «Гений». Советую вообще почитать Беранже. Есть такая книга «Песни Беранже». Ее очень полезно и очень нужно почитать и тебе, и маме. Обязательно купи сама. Не пожалеешь. Много посмеешься и в часы отдыха получишь колоссальное удовольствие…»
А еще Василий приготовил дочке подарок, сделанный своими руками:
«Посылаю письменный прибор. За не очень чистую отделку не обижайся — не успел доделать до конца, да и не из чего делать, так как Володя только обещает пластмассу, а не приносит».
Сын Сталина верил, что Капитолина с Линой — его истинные друзья, которые не оставят в беде. И тем тяжелее было чувствовать, что жена на него гневается. I октября 56-го года Василий в очередном письме вынужден был оправдываться перед Капитолиной:
«Ни в чем я тебя не обвинял и не обвиняю. Ты это знаешь. То, что сделал, — надо было
