не собирался отступать или испугаться вызова».
Робби Шварц смотрел игру со своим отцом. Как и многие из «Лоуэр Мерион», они следили за карьерой Брайанта, как за своей собственной. «Четыре, четыре броска, не долетевших до кольца, – вспоминал Шварц. – Мы просто не могли поверить, что (а) он продолжал бросать, и (б) он продолжал никуда не попадать».
«Счет был ничейным, – сказал Харрис о своем решении по первому броску, – и я говорил, что самое важное, что нужно сделать за шесть секунд, – это произвести бросок. Теперь, если бросок зайдет, то он узнает, что я верил в него, когда он был восемнадцатилетним парнем. Если это не сработает, он все равно узнает, что я верил в него, и мы перейдем в дополнительное время, и посмотрим, что будет там. Он получил свой бросок. В такой ситуации я сотни раз видел, когда команде даже мяч в поле не удается сохранить, не говоря уже о том, чтобы им удалось сделать хороший бросок. Он получил открытое пространство от правой отметки с пяти метров. Я все еще вижу этот бросок. Он просто не зашел».
Харрис ошибался, полагая, что Брайант, – или, по крайней мере, те, кто был в команде Брайанта – поймут, что тренер был на его стороне. Брайанты уже давно верили в то, что тренер был против них. Те, кто был близок к Брайанту, считали странным, что Харрис выбрал плей-офф, чтобы втолкнуть новичка в давящую ситуацию, когда на кону результат целого сезона. Джо подумал, не пытается ли Харрис подорвать карьеру Коби.
Джереми Тритмен наблюдал за развитием ситуации и тоже был ошеломлен. «Это было почти так же, как если бы Дэл Харрис подставил его, сделал так, чтобы он потерпел неудачу, – сказал журналист. – Он почти не заигрывал его в течение сезона, а потом отдал мяч ему в руки, когда на кону был сезон».
«Я бы дал ему сделать тот бросок, тогда, сейчас и всегда», – сказал Харрис, когда его спросили об этом десять лет спустя.
Для других, близких к Коби, дело было не в плохих бросках, а в реакции Брайанта на неудачу, которая и стала ключевой в тот момент.
«Прыгать из школы в НБА – все равно что девственнику спать с сорокалетней женщиной с тремя детьми, – заметил в том же году форвард «Торонто Рэпторс» Уолт Уильямс. – Тебе лучше как можно сильнее повышать ставки, иначе ты будешь унижен».
В тот вечер после проигрыша, как только вернулся домой в Лос-Анджелес, Брайант сразу же отправился в спортзал соседней школы.
«В тот вечер он пошел в спортзал и бросал до трех или четырех часов утра, – сказал Скуп Джексон. – Не было ни плача, ни убеганий, чтобы переспать с какой-нибудь женщиной, которую он только что встретил в клубе. Ничего подобного. Он пошел прямо в этот чертов спортзал».
«На всей планете нет ни одного подростка, который мог бы промахнуться с этими бросками, подвести “Лейкерс” и оправиться от этого», – сказал Ваккаро, оглядываясь назад.
Журналист Рик Бучер увидел этот момент и восхитился молодым игроком. «Я думал, что сделать это было невероятно дерзко с его стороны, – вспоминал он. – И я подумал: “Знаешь что? В какой-то момент у него получатся эти броски, потому что у него есть яйца, чтобы совершить их, даже если он и промахнулся”. У нас был разговор об этом, частный разговор, и я думаю, что в то время он оценил, что я не был похож на всех остальных, кто был просто полон решимости раздавить его за то, что он сделал эти броски, что у меня был другой взгляд на это».
Там, где второй год Джордан провел в качестве молодого героя, купаясь в безудержной любви баскетбольной сумасшедшей фанатской базы «Тар Хилс» и верхом на гребне уверенности, которая пришла с долгожданным титулом национального чемпиона, Брайанту на второй год пришлось бороться с потоком сомнений, не только его собственных, но и сомнений, витавших вокруг него. Брайант спрашивал себя снова и снова: что, если бы он подбежал к кольцу на том последнем броске, разорвал сетку броском сверху или заставил бы игрока «Джаз» сфолить? Что, если бы? Он снова и снова задавал себе этот вопрос.
«Для меня это было началом разворота, чтобы справиться с невзгодами, справиться с общественным вниманием и неуверенностью в себе, – вспоминал он позже. – В восемнадцать лет пришло время для проверки своей силы воли».
«А что, если бы у него не было той игры? – спросил Робби Шварц в 2015 году. – А что, если бы у него не было того момента? Что, если бы он забил один из тех бросков? Что, если бы он забросил один из тех бросков и выиграл игру? Стал бы он таким же хорошим или даже лучше? Я думаю, что эта игра была жизненно важна для того, насколько хорош он стал. Такое случалось с кем-то вроде него? На следующий сезон он стал играть как чертов маньяк».
Несмотря на постоянную занятость Брайанта, а он работал, работал и работал до своего девятнадцатого дня рождения, в конце того лета «Адидас» вышел со своим планом выпустить его фирменную обувь, KB8.
Питер Мур, дизайнер и исполнительный директор «Адидас», впервые встретился с Брайантами в Филадельфии и был поражен тем, как сильно семья верит в своего сына. «Мы ушли оттуда с мыслью: “Этот парень может продавать обувь”, – вспоминал Мур о той первой встрече. – Он был сыном, но с ним обращались так, словно он собирался стать королем. У меня сложилось впечатление, что Коби был образцовым ребенком. Он просто не делал неправильных вещей. И он был умным малым, по крайней мере со мной. Он мог четко сформулировать, чего хочет, что ему нравится и что ему не нравится».
Неожиданно и вопреки своему имиджу Брайант обнаружил, что у него нет никакого желания быть Майклом Джорданом. «Я думаю, что Коби думал, что Майкл был чертовски хорошим баскетболистом, но Коби хотел быть своей собственной иконой. Все эти ребята в какой-то степени думают только о себе. Коби хотел быть Коби и хотел, чтобы это было тем, чего хотят дети».
Пройдя через свой опыт работы с «Эйр Джордан», Мур считал, что в бизнесе спортивной обуви дизайн становится более важным, чем производство. Поэтому «Адидас» сосредоточилась на итальянском прошлом Брайанта. Дизайнер в конечном итоге взял за основу фирменных кроссовок молодой звезды родстер «Ауди TT», но первая их модель была незамысловатой.
Джордан был человеком, который мог
