Учитывая столь тяжелое положение отряда, полковник Трескин решил отойти на исходную позицию. Для планомерного отхода он приказал резервным ротам и мне с четырьмя пулеметами отойти первыми, занять позицию и прикрыть отход левого участка по оврагу.
Пройдя овраг «Чертов котел», как прозвали его солдаты, я занял прежнюю позицию. Недалеко от меня стояли две знакомые пушки. Воспользовавшись нашим продвижением, они тоже продвинулись вперед. Одна из них как-то скосилась на сторону и молчала. Вокруг ее лежало несколько убитых из прислуги. Другая яростно отбивалась, как будто хотела отомстить за подругу.
– Когда случилось? – спросил я.
– Да только вы ушли вперед, – ответил кто-то бойко.
– А поручик где? – задал я вопрос.
– Не выживут, наверно, прямо пулей в голову, – услышал я тот же голос.
Дальше не было времени для разговоров. Впереди, где были батальоны, послышалась учащенная с нашей стороны стрельба. Очевидно, противник повел наступление.
Приготовившись к бою, я и люди обратили взоры вперед. На фоне неба ясно вырисовывались людские фигуры. Они, отстреливаясь, начали спускаться. То были наши отходящие роты. Им во что бы то ни стало надо было пройти быстрее «Чертов котел» и выйти к нам.
Но вот после небольшой паузы на их месте показался противник. Вновь посыпались пули и в нас, и по отходившим. Я применил прежний и верный способ стрельбы, то есть огонь через головы своих. Стреляя почти без перерыва из четырех пулеметов, я этим не позволял противнику развить огня. Признаюсь, расход патронов был очень большой (около 12 000), но роты вышли сравнительно благополучно. При отходе отряда был ранен в голову полковник Трескин, его заменил подполковник Коломейцев. Для отряда потеря этого блестящего начальника была тяжела, особенно кубинцам. Его личный пример отваги бодрил людей, а присущая ему осторожность была необходима в этом первом тяжелом бою.
Начинало смеркаться. Артиллерия с обеих сторон замолчала. Казалось, что и мы и противник утомлены до крайности. Цепи вели редкий огонь, а люди нетерпеливо ожидали вечера, чтобы привести себя в порядок, перекусить, а может быть, и отдохнуть.
Воспользовавшись сравнительным затишьем, я спустился к вьюкам. Меня еще полдня беспокоил подвоз патронов, которых после последней стрельбы осталось в обрез. К счастью, они прибыли и в должном количестве. Приказав поднести их и отдав еще кое-какие распоряжения, я направился к подполковнику Коломейцеву.
– Очень кстати, что пришли, – встретил меня подполковник. – В десятой и одиннадцатой ротах ни одного офицера, примите участок этих рот, я считаю его очень важным, ведите наблюдение за левым флангом.
Поднимаясь назад к целям, я услышал учащенную стрельбу сначала ружей, а затем моих пулеметов. Огонь начался у кубинцев, а затем перешел к елизаветпольцам и далее.
Перебегая от камня к камню, я добрался до своих пулеметов. Хотя уже были сумерки, но еще ясно можно было видеть спускающиеся цепи противника в овраг. Часть их расстреливалась нашим огнем, но большей части удалось скрыться в глубине оврага. За первыми цепями противника последовали другие. Чтобы прикрыть накапливание своих в овраге, противник с высоты открыл сильный огонь. Мы были буквально под градом пуль. От сплошной трескотни невозможно было подавать команды. С большим трудом я вызвал к себе подпрапорщиков 10-й и 11-й рот. Указав им на узкий обстрел с наших линий и на те мертвые пространства, которыми хочет воспользоваться противник, я приказал им продвинуть цепи с двумя пулеметами насколько возможно вперед и встретить противника огнем и штыком. Цепи поднялись и пошли, чтобы немного спуститься в овраг. Заметив их, противник перенес по ним весь огонь. Понеся очень большие потери, роты и два пулемета встретили противника на расстоянии 200–300 шагов. Буквально расстреливаемый, противник, не выдержав огня, повернулся и отошел. Не успел я прийти в себя, как с левого фланга прибежал солдат.
– Ваше благородие, под низом у нас колонна, не можем узнать свои или турки, – проговорил он, волнуясь.
Я поспешил туда с двумя пулеметами. Шагах в 500–600, а может быть, и дальше, видна была какая-то масса людей. Из-за густых сумерек тяжело уже было отличить, кто это был, свои или противник. Трудно было определить, в какую сторону шли они: на фланг или в тыл.
Людей взяло сомнение, и поэтому они не стреляли, но сомнение охватило также и меня, и вот по какой причине. Еще днем, не помню, из каких источников, распространился слух, что к нам на поддержку должны прибыть два полка. Естественно, что и люди, и я приняли эту массу (около двух-трех рот) за часть поддержки.
Однако ждать не было времени. Я отправил навстречу дозор с указанием узнать, в чем дело. Люди через минуты две-три вернулись и с волнением сообщили, что идут турки.
Еще через несколько секунд мы ясно услышали их крики, команды, они все ближе и ближе подходили к нам.
Я открыл огонь, если не ошибаюсь, шагов на 300–400. Люди проявили необычайную выдержку, готовые каждую минуту броситься в штыки. Но в последнем не было надобности, огонь сделал свое дело. Точных наблюдений за темнотой вести не представилось возможным, но стрельба пулеметов на 300–400 шагов в продолжение нескольких минут, даже с грубой наводкой, всегда дает ощутительные результаты.
Атака была отбита, противник и в этом направлении скрылся. Бой стих, но надолго ли? Несомненно, противник ночью или к рассвету повторит свою затею со свежими силами, а у нас они были на исходе. Сведения о личном составе 10-й и 11-й рот были печальные. Я потерял к тому же двух своих помощников. Оба подпрапорщика были убиты. Один из них свалился как сноп, пораженный в голову. Другой подбегает ко мне, схватился за грудь и упал, – по всей вероятности, ему пуля попала в сердце. (Подпрапорщик 10-й роты Нечаев, а второго фамилии не помню.)
Пулеметы также не досчитывали унтер-офицеров и часть прислуги.
Часам к восьми вечера я получил от подполковника Коломейцева[30] приказание, что весь отряд должен отойти на Кеприкейские высоты, держа направление на участок Кубинского полка. Мне приказано было охранять левый фланг отступающих батальонов. Часам к девяти позиции у Падыжвана нами были оставлены. Выслав заставу вправо, я начал спускаться в лощину (к мельнице), держа роты и пулеметы в полной готовности.
Я был в полной уверенности, что в лощине окажется противник, так как все его действия перед вечером указывали на его стремление обойти нас. К моему большому удивлению, его не оказалось нигде по пути нашего следования. До настоящего времени мне кажется, что противник или рассчитывал нас утром застать на оставленной позиции, или же он оставил нас в покое по чисто психологической причине, так как турки не любят драться ночью. Наш отход длился почти до 4 часов утра (27 октября).
