В 1958 году я стал ухаживать за одноклассницей Аллочкой Кузьминой, красивой, умной, но очень своенравной девушкой. Она отвечала взаимностью, но любовь и наши отношения часто висели на волоске. Это была моя первая и последняя любовь. В 1967 году 3 января мы поженились и живем по настоящее время с любовью и периодическими претензиями друг к другу. Я горжусь ее хозяйской хваткой, умением создавать в доме уют, начитанностью, театральной компетентностью и многим другим, чем наградила ее природа.
Отец Аллы был коммунистом и с начала войны добровольцем ушел на фронт. Служил в артиллерии; в феврале 1942 года немецкий танкист снарядом уничтожил весь расчет Трофима Кузьмина, и в дом Кузьминых пришло извещение: «Без вести пропавший». В начале семидесятых годов вышло Постановление Советского Правительства о праве семей погибших во время Великой Отечественной войны на льготы при расширении жилплощади. Мама моей жены получила из Подольского архива ответ, что сведениями о гибели Кузьмина архив не располагает. Мария Егоровна поехала туда, заняла очередь, а в это время мимо нее прошла сотрудница архива и уронила к ее ногам учетную карточку бойца-артиллериста Трофима Кузьмина. Слезы горя и радости полились ручьями из глаз Марии Егоровны…
В школу я ходил в сшитых мамой ситцевых или сатиновых шароварах с карманами, что создавало удобство для меня и вызывало зависть моих друзей, так как шаровары носили многие, но карманы были не у всех. В десятом классе отцовский двубортный костюм перешел ко мне, это тоже стало событием. Некоторые одноклассники посещали школу хоть и в брюках, но не в костюме. По большому счету, никто ни на кого не обращал внимания, кто во что одет, это не было главным, а главным были хорошая успеваемость и уважение одноклассников.
На комсомольском собрании школы, посвященном успеваемости, я делал доклад. В нем привел удручающую статистику — учащиеся четырех десятых классов получили за неполный учебный год свыше 700 двоек. Учителя и директор мне не поверили и после собрания пересчитали количество неудовлетворительных оценок, цифры сошлись. Высокая требовательность к знаниям учеников обеспечивала высокий процент поступивших в техникумы, институты и другие учебные заведения, и комсомол участвовал в повышении успеваемости. Нынешние школьники, к сожалению, в большинстве своем делают по три ошибки в одном слове.
После окончания средней школы я сдавал экзамены в Тульское летное военное училище. Желающих поступить туда было тридцать два человека на место, моя попытка оказалась неудачной, и в ноябре вместе с четырьмя одноклассниками я поступил в Мытищинское техническое училище-2 на слесарное отделение. 27 апреля 1961 года получил свидетельство слесаря-инструментальщика по штампам и приспособлениям. Среди людей, след которых навсегда остался в моей душе и памяти, в ТУ-2 были мастер слесарных работ Федор Александрович Мошнинов и преподаватель физкультуры Юрий Иванович Иванов.
Первый научил меня слесарному мастерству и любви к слесарному делу. Я научился правильно держать в руках молоток, зубило, напильник, шабер, разметочный инструмент. Федор Александрович был добрейшим человеком. У него была привычка, осматривая нашу работу за верстаком, повторять: «Интересно, когда в бане тесно», — это смешило нас, но он не обращал внимание на наш смех и сосредоточивал внимание на наших ошибках, давал советы, как исправить положение. Спустя много лет, встречаясь с друзьями из той группы, мы всегда его вспоминали добрым словом.
Юрий Иванович открыл во мне талант тренера по баскетболу. Он доверил мне баскетбольную команду девушек, которых я вывел в призеры среди технических училищ Подмосковья. За этой фразой стоит действительно неординарный труд тренера, а ведь у меня не было тренерского образования. Я даже сейчас не могу объяснить, как я сумел создать из семи, подчеркиваю, из семи девушек, ранее не знавших друг друга, имеющих только начальное понятие о баскетболе, команду. Как сумел растолковать им тактику в баскетболе, научить нескольким комбинациям за четыре-пять месяцев? А главное — осознанно вести себя в команде во время игры.
Практику слесаря-инструментальщика я проходил в «почтовом ящике», так назывались засекреченные заводы, выпускающие военную продукцию. Рядом с нашим цехом располагался цех с барокамерой, в которой будущие космонавты готовили себя для космических полетов. В этот цех был вхож один наш товарищ по фамилии Шуркин. 11 апреля 1961 года он по работе был в этом цеху. Вернулся к нам просветленным, с улыбкой до ушей, возбужденно и радостно, под огромным секретом, сообщил, что завтра полетит в космос первый человек. На сто процентов ему никто не поверил, и потому я эту государственную тайну никому не рассказал — ни друзьям, ни товарищам, ни дома родным.
12 апреля мы были на верху блаженства, гордость переполняла нас, когда услышали сообщение ТАСС о полете Юрия Гагарина. Ликовала вся страна, у студентов отменили занятия. Проходили стихийные и организованные митинги на заводах, фабриках, школах, гулянья. Сочиняли стихи, частушки. Пели песни. 14 апреля на заводе объявили выходной в связи со встречей работников завода с первым космонавтом в мире Ю.А. Гагариным.
На территории завода из двух грузовых автомобилей КРАЗ с опущенными бортами была сделана импровизированная сцена, покрытая огромным ковром, на которой стоял в шинелях весь отряд космонавтов вместе с двумя молодыми женщинами-космонавтками, с Н.П. Каманиным — руководителем отряда космонавтов и С.П. Королевым — основоположником практической космонавтики. Гордость переполняла всех присутствующих. Чередой шли выступления, поддерживаемые несмолкаемыми аплодисментами. Выступили руководители завода, ученые Академии наук СССР, Каманин, Королев и многие другие. Сотрудница чертежного бюро экспромтом сочинила стихи, и ей дали возможность их зачитать. Рабочий, стоявший рядом со мной, громко, но очень доброжелательно матом прокомментировал понравившееся ему и нам стихотворение, почему и запомнился мне и другим участникам этой встречи.
Я подгадал момент, подошел к постаменту и попросил автограф у Юрия Гагарина, но получил отказ, так как в это время выступал Каманин, руководитель отряда космонавтов. Неудачная попытка надолго осталась в памяти. Мои переживания усиливались еще тем, что мой друг Юра Конягин только что получил автограф у Юрия Гагарина на коробке сигарет. Видимо, это была белая зависть, так как мы дружим с Конягиным до сих пор.
Космонавты были в военной форме, почти одного роста, все выглядели смущенными и застенчиво улыбались. На их фоне выделялся Быковский своим длинным носом и пытливым взглядом.
Некоторое время спустя по телевизору показали контейнер, в котором перевозили спускаемый аппарат космонавтов. В нем я узнал тот самый контейнер, который группа практикантов — в нее входил и я — делали вместе с рабочим. Перед нами стояла задача сделать ребра жесткости внутри контейнера. Концы ребер оказались на несколько сантиметров длиннее. Рабочий принял решение с помощью рычага раздвинуть концы до их упора. Рычаг держал рабочий, а мне он предложил бить по рычагу десятикилограммовой кувалдой. Во мне было сорок семь килограммов веса, и размахивать тяжелой для меня кувалдой в стесненных условиях было сложно. Дважды я попал по рычагу, а на третий — промахнулся и ударил по лбу рабочего. Он сидел на корточках, и хотя удар мой был не сильный, все равно рабочий упал навзничь и очень доходчивыми словами объяснил мне, что я не прав. Но ребра жесткости мы все же поставили и сдали продукцию мастеру.
На следующий день мне и Шелабодину, такому же практиканту, как и я, дали задание нарезать тридцать металлических заготовок прямоугольной формы из листового железа. Мы скрупулезно взялись за дело. Через полтора часа нами на гильотинных ножницах были нарезаны пять штук заготовок. Пришел вчерашний рабочий, посмотрел на нашу работу и в течение пятнадцати минут сделал остальные двадцать пять штук. Тогда я понял, что такое ударник коммунистического труда, почему его портрет висел на доске почета и за что именно ему доплачивали пятнадцать рублей ежемесячно.
