Министр ждет, что «нет» не будет сказано. Он предлагает подумать и сообщить мое мнение, заранее обещая выделить в помощь опытных дипломатов, если в этом будет необходимость.
Сомнения в целесообразности смены жанра есть, и скрывать их не в моих правилах. Серьезными знаниями по Британскому Содружеству я не обладаю. Английский язык стал более чем пассивным. Руководить сотрудниками, которые взросли на ниве классической английской дипломатии, будет неловко.
– Вот и прекрасно, – замечает министр с юмором, присущим ему в минуты внутренней уравновешенности, – вы отдаете себе отчет в ваших слабостях. Это предпосылка к их успешному преодолению.
Неисповедимы пути Твои, Господи. Не думал, не гадал, как оказался в море необычных для меня забот, новых персоналий, обширного свода условностей, которыми не всегда можно пренебречь. Прощайте мечты о научной деятельности, о возможности зарыться в книги и архивы.
И без ответа остался для меня вопрос: почему А. А. Громыко отказывался от моих услуг руководителя его тайной канцелярии? В ком-то заронилась тревога, что я стал слишком осведомлен? Не похоже. Сам я поводов для подозрительности не давал. Или имело под собой основание утверждение, что министр не без ревности реагировал на реплики, приписывавшие мне чрезмерное влияние на формирование позиции МИДа и стилистику документов, выходивших из стен министерства?
Надо признать, что в 1964–1967 гг. от четверти до трети серьезных документов МИДа писались или основательно редактировались с моим участием. Не каждому это приходилось по вкусу, хотя меньше всех каторжный труд нравился мне самому.
С перемещением во 2-й Европейский отдел разгрузки от «отхожих промыслов» не наступило. Разве что на первые три-четыре месяца. А потом – до полудня в отделе, затем непонятно где.
С мая 1967 г. стало вообще неясно, где мое рабочее место. Громыко превратил меня в уполномоченного по ближневосточным делам. Об этом опыте стоит рассказать чуть позже, ибо он раскрыл мне глаза на многое и многих, так же как и события следующего, 1968 г., развернувшиеся вокруг Чехословакии. Рассказать в деталях как очевидцу, ничего не убавляя и не примысливая.
В августе 1968 г. снова перемена в моей биографии. Громыко настаивает, чтобы я принял 3-й Европейский отдел МИДа, осиротевший с уходом А. И. Блатова в аппарат ЦК КПСС. Склонность к перемене мест не моя черта. Я не обманывался – радикального обновления британского газона совершить мне не удалось. Подсеяли, местами подстригли, сорняк выпололи. На большее недостало времени и веры сотрудников отдела в собственные силы.
Может быть, 3-я Европа избавит от иррегулярных обязанностей и повинностей? В разговоре с министром ставлю вопрос так: если германское направление будет главным и единственным в моей работе, то предложение принимаю. Совместительство на данном участке делу совершенно противопоказано.
Громыко не связывает себя твердыми обещаниями.
– Будем стремиться входить в положение заведующего, насколько это возможно.
До первых чисел декабря 1968 г. включительно меня не отпускали чехословацкие сюжеты. В канун Нового года удалось в несколько приемов сосредоточиться на критическом осмыслении дальнейшей линии в германских делах. Открывался при всей чересполосице, наверное, самый плодотворный период моей дипломатической деятельности.
При пересказе своей одиссеи я буду придерживаться канвы реальных событий и отношений между их действующими лицами. Внешне многое покажется увлекательным и занимательным. Но по прошествии стольких лет и мне тогдашние подсидки и страсти представляются мелочными, не заслуживающими переживаний и дурного настроения. Но когда-то все воспринималось иначе. Часто с зарубежными партнерами было легче, чем с чиновниками МИД СССР и других ведомств. Вместо координации действий вы наталкивались на обструкцию, на глухое недоброжелательство.
Ю. В. Андропов однажды заметил в разговоре со мной:
– Читая твои телеграммы (из Бонна), живо ощущаю, как ты кипишь. Мне это знакомо. Будучи послом, я тоже пытался прошибить лбом бюрократические стены. Шишки набил, стены не своротил.
В сентябре 1978 г. Л. И. Брежнев, как и обещал, отозвал меня в Москву. Практически он же определил и место моей дальнейшей работы – Отдел международной информации ЦК КПСС. Далеко не Эрмитаж, солнышком ясным взошедший было на горизонте, даже не Институт АН СССР, но поодаль от МИДа – уже хорошо.
Получилось ли из отдела задуманное? И да и нет. Нашел я себя в аппарате ЦК? Покой мне только снился. Л. М. Замятин в функции непосредственного начальника напоминал уравнение с тремя неизвестными. В конце 1982 г. из его интриганства высекся мой конфликт с Ю. В. Андроповым, поднявшимся к тому времени на пост генерального секретаря ЦК партии.
Не сразу получаю место политического обозревателя в газете «Известия». Прежде надо было выстоять перед массированным давлением секретарей ЦК, старавшихся исполнить волю Андропова, уже назначившего меня первым заместителем к С. Г. Лапину, председателю Комитета по телевидению и радиовещанию. Зато впервые за тридцать с лишним лет я овладел правом распоряжаться своим временем, выступать под своим именем с собственным мнением, возможностью читать, читать и читать все, что меня интересовало, а не требовала служба.
За неполных три с половиной года в «Известиях» написаны кандидатская и докторская диссертации. Завершено наконец дело, начатое в 1952 г. Правда, не совсем по теме, облюбованной когда-то («Внешние сферы приложения западногерманского капитала»), и с перепрофилированием из политэкономов в историки. С карандашом проштудированы монографии, документальные сборники, позволившие глубже вникнуть в технологию выработки военно-политических решений Вашингтона, а также Лондона перед, в ходе и после Второй мировой войны. В 1985 г. работу в газете я совмещал с научной деятельностью в Институте США и Канады АН СССР. Планировал сделать затем институтскую часть работы основной, и, честно говоря, постфактум весьма сожалею, что вернулся в политику.
Случилось это так. В начале декабря 1985 г. был завершен труд над текстом докторской, который надлежало представить в ученый совет Института США и Канады (ИСКАН). Четыреста с лишним листов, что отстучала на машинке моя жена, сложились, перечитанные и выправленные, в аккуратные четыре стопки. Часы показывали второй час ночи. Наутро сдаем манускрипт ученому секретарю ИСКАНа Г. М. Пуговкиной и сразу в дом отдыха, что очень кстати, ибо диссертация забрала все силы.
Решаем для себя – максимум времени на воздухе, никакой политики, какие бы маститые собеседники ни втягивали нас в воспоминания или обсуждение текущих проблем. В библиотеке отбираем только художественную литературу в дополнение к захваченным из дома непрочитанным выпускам «Нового мира», «Знамени» и «Октября». Фильмы смотрим с большим разбором, шумные, как и заунывные, не про нас.
