Мы снова не можем понять друг друга.
Постепенно приближаемся к «сити». Показываются несколько новых каменных домов. Мы останавливаемся перед тоскливым серым зданием: «Центральная гостиница». Поздний вечер. Меня помещают в маленькую комнатку, где уже живет один венгр. Он — инженер-строитель и работает в Управлении сибирских железных дорог, на том же предприятии, где должен работать и я. К глубокому разочарованию я узнаю, что новый вокзал уже строится, и, значит, проектирование излишне.
— Фундаменты будут, однако, взорваны, потому что готов второй проект. Но и этот проект должен быть изменен. Так что вам предстоит много работы.
Такими словами успокоил меня мой новый коллега.
Красный проспект. Большая деревня. Что есть и что должно быть.
В эту ночь меня не слишком мучили клопы. Экземпляры, которые я поймал, видимо, принадлежали к особой сибирской породе. Они были значительно меньше, чем в Москве.
На следующее утро я, к сожалению, не смог умыться. Водопровод не работал. Во всей гостинице не было воды для умывания. Состояние, в котором я нашел уборную, современный ватерклозет, было ужасно и не поддавалось описанию. Естественно, никакой воды. Я никогда раньше не видел столько грязи. С тоской вспомнил спальный вагон, которым сюда приехал. Стаканчик водки восстановил мое равновесие. После скромного завтрака с чаем, который разделил со мной мой коллега, совершаю прогулку по городу. Это было шестое июня, нерабочий день, так же как каждый шестой.[15]«Выходной» — говорят русские.
В Новосибирске около 200 000 жителей, хотя, возможно, на сто тысяч больше или меньше. Никто не знает этого точно. Город на сегодня — значительнейший транспортный узел Сибири. Транссибирская железная дорога здесь пересекает Обь. На юг ответвляются Турксиб — новая железная дорога на Туркестан — и небольшая линия на Алтай. Две линии, из которых одна уже готова, ведут в Кузбасс, самый большой угольный район Советского Союза. Все правительственные и промышленные управления сибирского края сосредоточены в Новосибирске.
Первое здание города, который раньше звался Новониколаевск, возникло во время строительства железнодорожного моста через Обь в 1895 г.
Моя гостиница находится на главной улице — Красном проспекте. Улица замощена булыжником, тротуары с обеих сторон сделаны, из толстых досок. В центре бульвар — песчаная дорожка, зажатая между кривыми березами. Неподалеку от гостиницы обрамляют проспект новые большие кирпичные дома — правительственное здание, банк и недостроенный гигантский театр, на сцене которого могла бы целиком уместиться шарлоттенбургская Опера. Застройка улицы то высокая, то низкая, все еще не готово. Но есть в Красном проспекте, который прямо как стрела пересекает весь город, что-то грандиозное благодаря его неслыханной длине. С одной стороны улицу вдали ограничивает Обь, чей противоположный берег плавно и мягко поднимаясь, закрывает горизонт. С другой стороны конца вообще не видно. Прямая, как шнур, улица далеко уходит в плоскую сибирскую степь. Красный проспект замощен, но он закрыт для перевозки грузов. По параллельной улице, то есть по обычной полностью заезженной грунтовой дороге, тянут маленькие лошадки тяжело груженые телеги через город. Автомобилей в Новосибирске очень мало. Только несколько маленьких фордов и немецких грузовиков. Самый большой аттракцион — два паккарда, из которых один водит генерал сибирской армии, другой — партийный шеф. Кроме еще двух или трех замощенных улиц, в городе имеются только песчаные дороги, которые в основном идут параллельно Красному проспекту или пересекают его иод прямым углом. Всюду одна и та же картина. Дороги глубоко врезаны в песчаную пустыню. Ямы и борозды делают их почти непроезжими. Вдоль деревянных тротуаров стоят маленькие тополи и березы. Деревянные дома, все одноэтажные, соединены между собой частыми заборами. Узкие дворы застроены сараями. Недалеко от Красного проспекта мне бросается в глаза чистый двухэтажный каменный дом. Невозможно поверить: зеленый палисадник с подметенными дорожками. «Германский консулат» написано под имперским орлом.
Чем дальше от центра, тем хуже становятся дороги и дома. Дороги в конечном счете просто исчезают. Обзор становится шире. Ландшафт неожиданно оказывается холмистым. Я гляжу в боковую долину Оби, в которой извивается ручеек, «Каменка». Вокруг море деревянных хижин и землянок — насколько хватает глаз. Дикая мешанина без улиц и дорог. Невероятно широко простирается вокруг город — гигантская убогая деревня. Население, которое я здесь вижу, — смесь из русских, татар, киргизов и евреев. Все очень бедно одеты. Обувь, как правило, — лапти. Многие носят, несмотря на летнюю жару, степные халаты, короткие полушубки и меховые шапки с длинными болтающимися ушами. Я ношу нормальную европейскую летнюю одежду — на меня таращатся.
На главной улице есть несколько маленьких лавок. Перед входами стоят часовые, вооруженные винтовками с примкнутыми штыками. Встречается много военных в хорошей униформе и начищенных сапогах. Колонны депортируемых, эскортируемые солдатами, — обычное зрелище на улице. То же самое, что было здесь и раньше. Только акценты изменилась. Я вижу это по похоронным процессиям, которые каждый день под более или менее громкие звуки «тамтамов» тянутся по Красному проспекту.
На некотором расстоянии перед процессией идет человек, который несет на голове как огромную длинную шляпу обтянутую красной материей, крышку гроба. Время от времени он медленно оборачивается вместе с крышкой, чтобы посмотреть следует ли процессия за ним. Следом движется запряженная кудлатой лошадью телега, явно знавшая еще царские времена. На платформе четыре выкрашенные светло-голубым колонки поддерживают украшенную резьбой крышу. Открытый гроб на телеге установлен наклонно. Можно видеть лицо и руки мертвого. Кучер сидит на козлах в большой меховой шапке, поводья висят у него на руке, он скручивает сигарету. За телегой двигается музыкальная капелла, состоящая из мужчин и женщин. Они в убогой одежде, идут, спотыкаясь, посреди улицы. Только сверкающие серебром инструменты как-то объединяют безотрадно выглядящую группку. За капеллой идут скорбящие, рабочие и работницы, колонны комсомольцев, молодых коммунистов и т. д. На длинных палках несут большие транспаранты, на красном фоне — белые буквы. Много красных флагов, похожих на наши церковные знамена, только эмблемы немного другие. Репертуар капеллы составляют два траурных марша. Я слышал их в Новосибирске тысячи раз и сегодня, когда я думаю об этом городе, в ушах опять звучит та же тягучая, невыразимо безнадежная музыка.
