А книгу о Ленине я хотел бы написать. В сущности моя тема: Ленин, как тип гения и героя. Книга была бы о том, что такое гений и герой, внешне образец и пример человечества. А Ленин как полный, новый и, так сказать, прозрачный по своему социально-психологическому строю тип гения. Такого убедительного еще не было. Другие гораздо запутаннее.
Но это очень большая работа. А им хочется, конечно, репортажа, биогр/афических/ подробностей, если можно, так и каких-нб./нибудь/ «разоблачений», новых документов и легкого чтения. Всего этого я не дам. Не могу и не хочу. Проспект я им, конечно, напишу и пошлю. М/ожет/б/ыть/, я ошибаюсь, и сварю с ними кашу.
Но дело не в этом: книгу у меня примет кто угодно. А вот написать. Для этого у меня есть все… кроме времени. Нужен год, полтора, при еженедельной кропотливой работе часов в 12–15. Я имею в виду еще 10 часов в неделю на паралл/ельную/ лит/ературную/ работу и часов 25 на службу. /…/ Разве в Москве это возможно? Ограничить службу (при высшей добросовестности без бюрократизму, компактно) 3 часами в день и взяв 4–5 часов на работу научную: читать, писать совершенно целеустремленно».
(Письмо приведено без поправок, в подлинной орфографии. — И. Л.)
Итак, единственную возможность «совершенно целеустремленной» работы по 4–5 часов в день Луначарский видел лишь в назначении вне Москвы. Сохранилось много документов — копий официальных писем, записей в дневниках, отразивших эту «борьбу за время».
В августе 1933 года А. В. Луначарский получил назначение чрезвычайным и полномочным послом в Испанию.
Кто знает, если бы не быстро развивающаяся болезнь сердца, может быть, за полтора-два года, в течение которых работа в Мадриде могла быть относительно спокойной, Анатолий Васильевич, с его поразительной работоспособностью, почти невероятным темпом работы «на одном дыхании», — и успел бы создать эту книгу…
Вручение верительных грамот предполагалось на конец января 1934 года.
Осенью 1933 года Анатолий Васильевич прошел курс лечения в кардиологической клинике профессора Данзело в Париже, а в конце ноября, по рекомендации профессора, поехал на юг Франции, в Ментону, для отдыха.
Умер он 26 декабря от инфаркта — «разрыва сердца», как тогда говорили.
IV
В том, что Луначарский глубоко и тщательно продумывал содержание книги о Ленине, готовился к работе над ней, убеждает нас не только серия великолепных очерков-биографий, но и статья «Ленин и литературоведение», написанная им специально для Литературной энциклопедии в начале 1932 года. В этой статье, а по существу, брошюре в 4 печатных листа, впервые сделана попытка систематизировать и обобщить мысли и высказывания Ленина по вопросам литературы как части культуры, дать анализ современных литературоведческих проблем в свете учения Ленина.
Надо подчеркнуть фразу из этой статьи, которая характеризует отношение Луначарского к работе над всем, что касалось Ленина:
«…пишущий эти строки позволяет себе сделать еще следующее замечание. Работая несколько лет в области культуры под непосредственным руководством Ленина, он, разумеется, имел несколько широких и глубоких бесед с великим вождем по вопросам культуры в целом, по вопросам народного образования в частности, а также искусства и художественной литературы. Он не может разрешить себе излагать эти беседы. Авторитет Ленина неизмерим; было бы преступлением освятить этим авторитетом какой-нибудь субъективный взгляд, который прокрался бы в такое изложение, сделанное на основе воспоминаний без точных записей на расстоянии многих лет».
В этом самоограничении — огромное чувство ответственности и еще раз повторенное сожаление: как обидно, что не записывал сразу всего, что говорил Владимир Ильич во время бесед и совместных прогулок. Еще в статье-воспоминании «Опять в Женеве» (она, как и статья «Ленин и литературоведение», частично включена в предлагаемый сборник) Луначарский писал: «Я уверен, что если бы я был более догадлив и, придя домой после этих прогулок (вместе с Лениным. — И. Л.), сейчас же записывал все, что слышал из его уст, я мог бы сейчас представить вам, мои молодые читатели-комсомольцы, преинтересную книгу, но я слишком поздно спохватился, как и многие другие».
Тщательность, с которой Анатолий Васильевич относился к работе над энциклопедической статьей «Ленин и литературоведение», неоднократно перерабатывая и дополняя ее (о чем он также писал в письмах из Женевы в 1932 году), и записи в дневниках подтверждают, что новое обращение к изучению и восприятию ленинского наследия было также и подготовительной работой к книге о Ленине. Важность и обстоятельность этого исследования, посвященного наиболее близкой для Луначарского теме — культуре, которое самое уже могло быть развернуто в книгу, заставляет еще раз вспомнить фразу из письма: «Для этого у меня есть все… кроме времени».
Роль Ленина в жизни Луначарского была огромна, влияние его — определяюще. Об этом многократно говорил и писал Луначарский, считая, что встреча с Владимиром Ильичем была для него величайшим даром судьбы, Владимир Ильич высоко ценил деловые качества Луначарского, его вклад в работу редакций партийных газет, выпускаемых в эмиграции в Женеве и в Петербурге в 1905 году, его выступления на политических диспутах. Об этом говорят письма Ленина к Анатолию Васильевичу.
Вот отрывок из письма, написанного Владимиром Ильичем 20 июля (2 августа) 1905 года:
«Помните, Вы писали: ущерба от моего отсутствия из Женевы (Луначарский в то время находился в Италии. — И. Л.) не будет, ибо пишу много и издали. Это так, что пишете много, и газету вести кое-как (но не более, чем кое-как, а нам чертовски нужно большее) можно. Но ущерб-то не только есть, но громадный ущерб, который яснее ясного чувствуется с каждым днем. Личное воздействие и выступление на собраниях в политике страшно много значит. Без них нет политической деятельности, и даже само писанье становится менее политическим».
Н. К. Крупская, вспоминая о приезде Луначарского в Женеву и вступлении его в редакцию газеты «Вперед», писала:
«Луначарский оказался блестящим оратором, очень много содействовал укреплению большевистских позиций. С той поры Владимир Ильич стал очень хорошо относиться к Луначарскому, веселел в его присутствии и был к нему порядочно-таки пристрастен, даже во время расхождения с впередовцами (с 1908 года. — И. Л.). Да и Анатолий Васильевич в его присутствии всегда был особенно оживлен и остроумен. Помню, как однажды, кажется, в 1919 или 1920 году, Анатолий Васильевич, вернувшись с фронта (куда он часто выезжал как уполномоченный Реввоенсовета Республики. — И. Л.), описывал Владимиру Ильичу свои впечатления и как блестели глаза Владимира Ильича, когда он его слушал».
