ГЛАВА 3
Первое путешествие Маргареты в Париж было не просто разочарованием – оно завершилось катастрофой. Во Францию она приехала без единого су. Она решила зарабатывать на жизнь натурщицей. Но эта работа не приносила ни удовольствия, ни перспектив, и денег за нее платили мало. Париж не оказался решением всех проблем. Разочарованная Маргарета МакЛеод вернулась на родину.
Неделю она прожила у дяди своего мужа в Нимвегене. Когда Джон узнал об этом, то сразу заявил протест. Потому дяде пришлось попросить ее уехать. У нее не было друзей, к которым она могла бы обратиться, не было денег на жизнь и не было никакой финансовой помощи от мужа. И в такой ситуации она снова подумала о Париже.
Фризов считают самыми упрямыми из всех голландцев. Как она сама рассказывала репортерам год спустя, «у меня в кошельке было полфранка, и я сразу пошла в Гранд-Отель».
Что же делать?
Если верить одному из журналистов, то она якобы рассказывала ему, что «не было никого, кто бы мне помог». Попробовать снова ремесло натурщицы? Студии художников оказались не слишком привлекательными. Ночные клубы? Еще был театр «Фоли Бержер», где всегда требовались красивые девочки. Там ей понадобится танцевать. Но она еще никогда в жизни не танцевала на сцене. Тем не менее, она решила заняться танцами. Но стимул к этому дал ей месье Молье, владелец знаменитой школы верховой езды на Рю Бенувилль в Париже, который и сам был знаменитым наездником. Первую работу Маргарета нашла у него. Обращаться с лошадьми она научилась еще в Восточной Индии. Месье Молье был уверен, что такое тело как у нее в танцах будет иметь больше успеха, чем в работе с лошадьми.
Но как ей танцевать? Кроме вальсов и кадрилей, которые танцевала в восточно-индийских клубах и уроков танцев в детстве в Леувардене, у нее не было никакого опыта. Во время Первой мировой войны Маргарета сказала одному из своих друзей в Гааге, голландскому художнику Питу ван дер Хему, который потом передал мне эту историю: – Я никогда не умела хорошо танцевать. Люди приходили посмотреть на мои выступления только потому, что я осмелилась показать себя на публике без одежды.
Но Маргарета к этому времени уже хорошо знала, что она красива или, по меньшей мере, привлекательна. Опыт показывал, что она нравится мужчинам. Она умела демонстрировать свой шарм. Многие танцовщицы начинали с еще меньшего. Она довольно хорошо говорила на малайском языке и видела на Яве и Суматре танцы аборигенов. Но на этом ее способности исчерпывались. Те сказки, которые она рассказывала (а потом вслед за ней повторяли другие) – что она, мол, изучала священные танцы в буддистских храмах на Дальнем Востоке – полная чепуха. Маргарета была Никто, но она была хитра. Она поставила на карту все – и выиграла.
Конечно, та, что позднее назвала себя Мата Хари, не могла не попасть в Париж в самый благоприятный момент, чтобы произвести своими танцевальными новациями впечатление на тамошнее общество, жаждущее развлечений. Год 1905 был апогеем «прекрасной эпохи». Париж жаждал необузданных удовольствий, жизни, полной легкомыслия и очарования. Это был Париж, в котором мужья говорили комплименты своим затянутым в корсеты женам и в то же время успевали ухаживать за женами других мужей. Радость от жизни и благосостояния часто была единственным побудительным мотивом, чтобы перемещаться от одного салона к другому, от одной удобной и со вкусом обставленной спальни к другой. В таких условиях Маргарета расцвела как спелый бутон под солнцем. Она росла, открывала себя миру и расцветала. Дебют Маргареты как восточной танцовщицы состоялся в салоне мадам Киреевской, певицы, занимавшейся организацией благотворительных вечеров. Она сразу же имела успех. Уже 4 февраля 1905 года английский еженедельник «Кинг» опубликовал о ней восторженную статью. автор утверждал, что «собрал слухи о женщине с Дальнего Востока, приехавшей в драгоценностях и духах в Европу, чтобы внести струю богатства восточных красок и восточной жизни в пресыщенное общество европейских городов». Те же слухи сообщали о сценических представлениях, на которых «покрывала поднимаются и падают». Репортер считал, что представление вроде этого в частном салоне было в самом крайнем случае «лишь с дымкой непристойности».
После дальнейших представлений в других парижских салонах Маргарета в начале февраля танцевала на 45-м празднике «Dineur de Faveur» (Общества благотворительных обедов). Тогда ее имя впервые было написано как Леди МакЛеод. Мата Хари еще не родилась. Но газета «Курье Франсэз» уже успела высказать предположение, что «эта неизвестная танцовщица из далеких стран – необычная личность. Когда она не движется, она завораживает, а когда танцует – ее обволакивает еще большая таинственность».
На представлении у мадам Киреевской один из посетителей особенно заинтересовался Маргаретой. Месье Эмиль Гиме. Он был промышленником и знаменитым коллекционером. Чтобы разместить свою частную коллекцию, он построил музей восточного искусства на площади Иены в Париже. Он считался экспертом по восточным культурам. Но был ли он им на самом деле? Во всяком случае, одно несомненно – и он сам и его директор, месье Миллуэ, были совершенно очарованы голландской танцовщицей. Месье Гиме тут же взбрела в голову идея пригласить своих друзей на особое представление ее по-настоящему восточного жанра искусства. И снова случай изменил жизнь Маргареты.
Но разве мог месье Гиме представить своей публике восточную танцовщицу с совершенно невосточным именем Маргарета Гертруда Зелле? Даже во французском произношении это имя звучало несколько сомнительно. А леди МакЛеод? Тут тоже никто бы не поверил. Нужно было подобрать новое имя. После долгого обсуждения обоих имя Маргареты Зелле исчезло в забвении, а на сцене появилась Мата Хари.
Тем не менее, и «Мата Хари» было странным именем для танцовщицы из Индии, откуда она прибыла – по мнению месье Гиме. Во всяком случае, владелец музея восточного искусства далеко не был тем знатоком, каковым считался. Он предпринял как-то путешествие в Японию и привез оттуда первые в Европе и вызвавшие большой интерес гравюры. Он был в Египте и нескольких странах на Среднем Востоке, откуда вернулся с интересной коллекцией. Но восточные языки он не знал. Иначе он догадался бы, что имя Мата Хари происходит не из хинди, а из малайского языка. Но в Париже все равно не было человека, который знал бы это лучше или кого этот факт заинтересовал бы. Индия – Голландская Восточная Индия – не одно ли и то же? И то, и другое было где-то далеко на Востоке. Мата Хари самой было все равно. Как по ней, то она могла бы стать и индуской, и сиамкой, и китаянкой и лаосской, лишь бы звучало «по-восточному». Мата Хари – звучит так таинственно. А в данных обстоятельствах только это и имело значение. Но она сама наверняка знала, что «мата» означает «глаз», а «хари» – «день», то есть на самом обычном разговорном малайском языке «Мата Хари» означает «Око дня», а проще – «солнце».
