Ели пироги с визигой, пили чай. Молодые художники привыкали к простецкому миллионеру, но больше все-таки слушали, чем говорили. Савва Иванович спросил о Поленове.
— Мы Василию Дмитриевичу петицию писали, когда он собрался уходить, — сказал Чехов. — Нас, пейзажистов, в Училище не любят. И более всего преподаватели. Уж очень нам везет с учителями. Саврасов был добрый человек и пронзительный живописец, он понимал, что пейзажи Пуссена отошли в прошлое, навсегда. Жалко Алексея Кондратьевича, говорят, за водку картины пишет.
Прощаясь, Савва Иванович подал всем руку и задержал руку Левитана.
— Я очень надеюсь на «Подводное царство». Виктор Михайлович постарался, постарайтесь и вы. В наших силах сделать тысячу человек хоть на несколько минут счастливыми.
Савва был вездесущ и, казалось, двужилен: от художников — к музыкантам, от музыкантов — к актерам — день ли это, ночь ли. И так — изо дня в день. Но какое это было счастье!
1884 год — целая веха в биографии. Савва Иванович Мамонтов занялся наконец-то делом, для которого был рожден. Так ему казалось в юности.
Что бы там ни было, а Театр Кроткова (считай — Мамонтова) уже явь.
Не станет ли он вехой и для русского музыкального искусства?..
1884 год оказался заметным для всего русского искусства. Репин на очередной Передвижной выставке поставил картину «Не ждали». Суворин поспешил заявить, что она производит «примиряющее впечатление». Стасов, наоборот, нашел в вернувшемся из ссылки человеке несокрушенную силу, могучую интеллигентность, ум, мысль. Объявил картину шагом вперед даже после «Крестного хода». Репин показал также портреты Тургенева, Крамского, Третьякова, генерала барона Дельвига, Стасова, госпожи Моллас. Крамской потряс «Неутешным горем», Шишкин подарил любителям своей живописи «Лесные дали». «Кленовую аллею» Поленова Стасов назвал изящной, очень похвалил «Зиму» молодого Дубовского, а в «Боярской свадьбе» такого же молодого Лебедева увидел «путь правдивой историчности». Отметил портрет Стрепетовой кисти Ярошенко, портрет Льва Толстого, написанный маститым Ге. «Замечательных портретов на выставке довольно много, — писал Стасов. — Между ними особенно выдаются: портреты двух молоденьких девочек, Мамонтовых, в Москве, один — писанный г. Васнецовым, другой — г. Кузнецовым. Оба портрета дышат грациозностью и жизнью».
Но вот выставка закрыта. Начались будни, и художники поспешили к своим мольбертам. У каждого — свое. Репин за новой картиной приехал в Москву, для денег писал железнодорожного магната Ададуева, а вечерами Бларамберга и Мясоедова. В композиторе Павле Ивановиче Бларамберге и в Григории Григорьевиче Мясоедове Илья Ефимович распознал черты своего жуткого Грозного.
В приезд Репина в Москве в Историческом музее была открыта выставка конкурсных проектов памятника Александру II. Все эти тридцать пять проектов Репин назвал одним словом: дребедень.
Василий Дмитриевич Поленов вторую половину 84-го года писал картину «Кто без греха». Отвлекся только ради Мамонтова, сделал эскизы к «Фаусту» и к «Виндзорским кумушкам».
Холст для картины он взял огромный, а задачу себе поставил невообразимо сложную — написать истину. Написать Христа, в которого поверил бы интеллигент, отставший от религии и плавающий в океане без берегов и без кормил. Но что интеллигент, нужно было своим домашним угодить!
«Меня несколько начинает беспокоить отношение мамаши к картине Василия, — жаловалась Наталья Васильевна Елене Дмитриевне. — Об волосах с мамашей ежедневные прения, имеющие последствием то, что Василием перечитаны и разобраны все сведения относительно волос, какие только могли достать, и он все тверд…»
Однако Василий Дмитриевич не устоял перед матерью. У Христа на эскизе были очень короткие волосы под белым головным убором еврейских поселян. Убор этот Василий Дмитриевич в конце концов отверг и волосы удлинил, утешил Марию Алексеевну.
В конце 1884 года вышел сборник Литературного фонда, где были напечатаны главы из незавершенного романа Льва Толстого «Декабристы». Это было событием в литературе. В том же сборнике помешено было стихотворение в прозе Тургенева «С кем спорить?»:
«— Спорь с человеком умнее тебя: он тебя победит, но из самого твоего поражения ты можешь извлечь пользу для себя.
— Спорь с человеком ума равного: за кем бы ни осталась победа — ты по крайней мере испытаешь удовольствие в борьбе.
— Спорь с человеком ума слабейшего; спорь не из желания победы, — но ты можешь быть ему полезным.
— Спорь даже с глупцом! Ни славы, ни выгоды ты не добудешь… Но отчего иногда не позабавиться!
— Не спорь только с Владимиром Стасовым».
Репин не видел в этой сентенции насмешки и радовался за Владимира Васильевича.
В осенние дни 1884 года, когда Мамонтов начинал свой театр, было ему знамение, да он не понял. Сгорел огромный «Пассаж» — театр «Парадиз». Чудовищный был пожар, сразу на трех улицах горело: на Неглинной, на Петровке, на Кузнецком Мосту. Театр сгорел, купец сгорел. Впрочем, Солодовников убытки пережил, помогло купецкое товарищество.
Мамонтов в те дни полностью поглощен репетициями и вел их с таким вдохновением и так искусно, что заражал всю труппу. На глазах рождался ансамбль, о чем даже и не помышляла казенная опера, где каждый вел только свою партию и думал только о своем успехе.
В Мамонтове жил, несомненно, дар режиссера-новатора, который хотел видеть в опере достоверность исторической эпохи, зрелищность и слаженный ансамбль, а не только прекрасное пение. Всего этого еще не существовало тогда на русской оперной сцене, живущей только по канонам императорских театров.
Мамонтов был первым, кто поставил отечественную оперную режиссуру на должную высоту. От него пошли круги, захватившие своей волной будущих российских режиссеров.
Надежда Васильевна Салина впоследствии вспоминала: «Мы не знали тогда школы Станиславского, да и сам Станиславский тогда о ней, вероятно, еще не думал. Как родственник Мамонтова он бывал частенько на наших репетициях и внимательно следил за нашей работой. И кто знает, не заронил ли тогда Мамонтов первое зернышко беззаветного служения искусству в душу молодого двадцатидвухлетнего Станиславского».
Решено было на бенефис нового театра взять «Русалку» А. С. Даргомыжского. Театр дебютировал в помещении, где играла до этого драматическая труппа Корша.
6
Генеральная репетиция «Русалки» началась в шесть часов утра. В тот же день, 9 января 1885 года, Театр Кроткова предстал перед искушенным московским зрителем.
