Здесь сейчас пляс (в Пар<иже> много ведь «пляс’ов»), к<а>к с 14-го (память!) пустились — так вот 7 дней и пляшут, — прот<ив> окон «Эстрада», сидят 4 паршив<ых> дудочника и… с 5 веч<ера> до 5 утра. А кабатчик поит пивом сифилит<ическую> молодежь (госпитали знают итоги «плясов»)[479].
Он решил, что последнее отдаст, но найдет себе квартиру. На ночь Шмелев уходил к Серову. Благодаря ему Иван Сергеевич смог преодолеть затяжную хворь за две с половиной недели. В его сопровождении он вновь уехал в Ментону, где провел месяц, переживая пустоту и полуверие — после обители он еще не был в церкви.
Из Ментоны возвратился 27 сентября, но перемена мест не умалила его отчаяния. Все чаще он мысленно обращается к пушкинскому «Дар напрасный, дар случайный, // Жизнь, зачем ты мне дана?..» (1828) Вспоминал, как писал «Богомолье», — будто ребенком стал, но нет… это он себя перехитрил, оборотень… Шмелев ругал себя за то, что не осталось в нем детской веры. Есть сто четырнадцатый псалом, там сказано: «Хранит Господь простодушных». Ему хотелось верить простодушно. И жить хотелось простодушно, как в раю, как в детстве.
С 15 октября у него появился новый адрес, он переселился на улицу Буало. Наконец-то.
Ни о каком простодушном существовании речи быть не могло. У его друга Ильина обострились проблемы с нацистами, он покинул Германию и отправился в Швейцарию. Чтобы положить конец своим отношениям с германскими властями, Ильину пришлось приложить немало усилий. Политическая полиция притесняла его с 1933 года; в том же году он пережил обыск, арест и запрет заниматься политической деятельностью; в 1934-м ему отказали в праве на работу, в 1937-м последовал арест и вызов в политическую полицию, затем было два допроса в гестапо; в следующем году — вновь вызов в гестапо и запрет на всякие выступления по-русски и по-немецки. На Ильина накапливались доносы со стороны русского национал-социалистического движения — он располагал этими сведениями. В июне 1938 года он получил ряд уведомлений, в одном из которых о нем говорилось как о разоблаченном масоне. Надо было действовать, в июле и августе ему удалось вывезти из Германии все рукописи. Около 20 сентября 1938 года была арестована его направленная против большевиков и отстаивающая христианскую мысль брошюра «Der Angrift auf die Ostkirche» («Наступление на Восточную церковь»). Вырваться из Германии Ильину удалось во многом благодаря вмешательству Сергея Рахманинова, который по собственной инициативе внес за него денежный залог в четыре тысячи франков.
12 октября 1938 года Шмелев получил от Ильина книжечку «Основы борьбы за национальную Россию», изданную в Нарве. В ней содержались близкие Шмелеву идеи. Ильин писал о своей надежде на духовные силы национальной России, о необходимости учиться русскому национальному самостоянию, поскольку революция есть следствие ослабления инстинкта национального самосохранения. Среди внешних причин русской революции назывались: мировой кризис и навязанная России Европой война; принесенная с Запада «зараза антихристианства»[480]; Россия стала опытным полем для «западноеропейской программы экономического материализма и интернационального коммунизма»[481] и проч. Эта же мысль встречается в письмах Шмелева к Ильину. Высший промысел российского «пропятия» Шмелев видел в том, что Россия как страна сильная, с великим потенциалом, была выбрана для перевоспитания «мировой беспризорщины»[482]; для мира российский опыт стал бы убийственным. Итак, Россия пропята для апостольства, для школы. Среди внутренних причин революции Ильин называл следующие: недостаточный уровень всенародного правосознания, слабая укорененность русского характера в религиозности, волевой самодисциплине, чувстве собственного достоинства; утрата Церковью своей независимости от государства и его великодержавного аппарата; неустоявшееся чувство частной собственности в крестьянстве. Ильин указывал и на «предрассудки» интеллигенции: интеллигенция относилась к народу с состраданием, с чувством вины, но она не знала народа, не знала его творческой силы; распространение безбожия; маниловская мечтательность, социальный утопизм, политический максимализм; «сентиментальный либерализм и тяга к анархии»[483], готовность поддерживать всякое противогосударственное начинание; неумение уважать частную собственность и проч.
В «Основах борьбы» говорилось о духовном и историческом единстве России, выраженном в культуре. Ильин размышлял о том, что дало православие России: оно положило в основу существования жизнь сердца, чувство, любовь, в то время как католичество ведет веру от воли к рассудку, протестантизм — от разума к воле; православие дало человеку чувство совести, дух милосердия, братства, жертвенности, служения, терпения, верности, дар молитвы; оно положило в основу веры свободу и искренность, оно дало народу христианское правосознание, то есть волю к миру, справедливости, лояльности, дало чувства достоинства и ответственности; православие положило начало национальному самосознанию, историографии, искусству.
В который раз все, что выходило из-под пера Ильина, духовно укрепляло Шмелева и возвращало ему волю к жизни. Иван Сергеевич решил, что «Основы борьбы» нужны каждому русскому человеку, что в ней развита философия национального сознания, как бы евангелие, как бы катехизис. Он убеждал Ильина в том, что книгу надо перевести для западного читателя, что она по значимости — как «Майн Кампф», но с иным смыслом, просветлена русской гуманностью. Например, как и Ильин, Шмелев отвергал шовинизм, черносотенство. Примечательно, что Ильин не поехал в 1938 году на Карловацкий Собор не только потому, что болел, но и потому, что в составе Собора заподозрил и черносотенцев, и агентов Германии. В «Основах борьбы» речь шла о народах России. Шмелев — и это видно в «Солнце мертвых», «Няне из Москвы» и других его произведениях — был христианином, в котором укоренился дух солидарности и милосердия по отношению к другим народам.
Книги Ильина возвращали его и к мыслям об утраченном, о пережитом, о том, как смерть подстерегала человека на его взлете, на пике счастья, о зыбкости земного бытия. В декабре 1938 года он написал «Трапезондский коньяк. Рассказ офицера». Осенью 1916 года на подступах к Анатолии расположилась русская полубатарея, с одним из офицеров которой произошел необычный случай. Отогревая душу и заглушая боль от измены некой девицы трапезондским коньяком, командир Грач решает жениться на девушке чистой, как родник, и приказывает вестовому найти ему такую — чтобы была «само естество», чтобы была прелестна, как красивица с этикетки трапезондского коньяка. Такую вестовой находит в деревне, что была в семи верстах, и в невменяемом состоянии Грач женится на деревенской девочке-турчанке, в которой, протрезвев, видит, действительно, совершенство и воплощение женственности. Со временем она превращается в изящную европеянку. В финале рассказа сообщалось о том, что супруги оставались в Тифлисе до захвата города большевиками, не исключалась смерть Грача и его супруги.
