Спустя пару часов после обеда, выйдя из избы, я вижу, как два унтер-офицера тащат по улице майора Кнорре, пьяного в стельку. Его ноги волочатся по снегу, глаза тупые и остекленевшие. Хочется просто заехать ему в морду. В ярости я звоню дивизионному врачу с требованием немедленно уволить господина Кнорре в запас и получаю согласие. На его место назначают человека, который так же, как и все остальные, страдал от этого невыносимого начальника. Он в курсе всего происходящего и энергично берется за дело.
Рабочие уже наготове и ждут меня. Я подхожу к ним и говорю:
– Послушайте-ка! Здесь, как вы знаете, лежат наши товарищи, более ста человек с тяжелыми переломами, которые надо вправить и загипсовать, чтобы как можно скорее отправить их. Сейчас необходимо подготовить для работы это помещение. Чтобы поставить вправление переломов на поток, нам потребуются подставка для фиксации таза, крючок для вытяжения, боковые тросы, валики под голову и спину.
И я рисую то, что нужно сделать, проставив точные размеры.
Каждому слесарю, кузнецу и столяру я подробно объясняю, что нужно изготовить.
– Пожалуйста, немедленно беритесь за работу, времени совсем нет. Не позднее завтрашнего утра я должен начать заниматься переломами бедер. Затем пойдут переломы предплечья. Вопросы есть? Нет. Тогда поехали.
Рабочие все поняли, они работают великолепно. Каким-то образом нашлись материалы, не могу понять, где они их раздобыли…
Между тем я отправляюсь в расположенное неподалеку Подберезье. В этом дивизионном медпункте нужно освободить по меньшей мере пятьдесят кроватей, чтобы разместить новых раненых.
Вечером того же дня я проверяю хирургический материал и с ужасом выясняю, что нет ни спиц Киршнера, ни проволоки для вытяжения. Я просто бешусь от отчаяния. Недолго думая ловлю первый попавшийся грузовик полевого госпиталя и мчусь на склад медицинской службы в Демянск. Там нам выдают спицы Киршнера, гипсовые повязки в большом количестве, тросы для вытяжения и все остальное, что требуется. Все это мы запихиваем в машину и тотчас едем обратно в Новые Горки.
Между тем прибыла еще одна группа хирургов и уже расположилась в подготовленных бараках. Итак, это удалось. Теперь у нас есть еще два хирурга.
Вытяжение бедра с обезболиванием спинного мозга сначала я провожу сам, чтобы обучить свою команду. Через несколько часов им уже все ясно, и дальше мы работаем рука об руку, как по маслу. Раненого укладывают на специальную подставку, сквозь кость вкручивается проволока, накладывается скоба, я провожу вытяжение, на натяжном тросе закручиваются металлические пластины, затем мы накладываем гипсовую повязку. Работа идет как на конвейере. Один раненый за другим.
Пока мы работаем, концентрируясь на каждом конкретном случае, внезапно открываются двери: появляется господин полковник Паукер. Он отводит меня в угол и устраивает настоящую сцену, почему я без предупреждения уехал в Демянск на склад.
– Господин капитан, – налетает он на меня, – вы без моего ведома покидали территорию корпуса и ездили в Демянск, как я слышал. Я вынужден настоятельно просить вас отказаться в будущем от таких поездок.
Только этого мне еще не хватало, тут я не выдерживаю:
– Как хирург-консультант, я вам не подчиняюсь, и попрошу избавить меня от подобных обвинений и больше не отрывать от работы. Вам, очевидно, неизвестно, с какой целью я ездил в Демянск… так вот, нужно было раздобыть наиважнейшие инструменты, которых не нашлось в этом захолустном госпитале.
Я перечисляю все, что привез. Он в ярости возражает, что доставкой материалов должен заниматься начальник госпиталя, на что я резко заявляю, что кое-кто не позаботился о своевременной отставке невыносимого начальника доктора Кнорре. На это ему нечего ответить, и, прикусив язык, он удаляется.
В течение двух следующих дней мы продолжаем заниматься переломами бедер и голени, затем беремся за переломы рук. Подставка под грудь, работа нашего оружейника, превосходно оправдывает себя. Люди так вработались, что некоторые вещи я могу полностью доверить им, а сам слежу и кое-где подправляю фиксацию, чтобы ни в коем случае не допустить чрезмерного вытяжения. Поскольку в нашем распоряжении нет рентгенаппарата, приходится работать с линейкой, для этого в гипсовых повязках над ранами проделываются отверстия.
Утром третьего дня, когда работа в самом разгаре, господин Паукер вновь появляется на горизонте во всей своей красе – в мундире, со всеми орденами и наградами – и два-три часа наблюдает за нашей работой. Я держусь сдержанно, просто стараюсь его не замечать.
Когда уже после полудня мы сидим в столовой госпиталя, заходит Паукер. Он много говорит и ведет себя нарочито приветливо и благосклонно. Внезапно через стол он обращается ко мне:
– Кстати, на меня произвело впечатление, как ловко вы справляетесь с этими переломами. Хочу выразить вам свое одобрение.
– Я вынужден попросить вас воздержаться от подобных замечаний. Они вам не к лицу. – Затем, наклонившись над столом, я тихонько добавляю, чтобы другие не слышали: – Если бы в ваших жилах была хоть капля крови хирурга, господин полковник, вы бы не смогли сегодня утром спокойно наблюдать за нами, ничего не делая. Вы бы скинули свой мундир, закатали бы рукава, повязали фартук и подключились бы к нам.
Интересно, как он на это отреагирует? Тишина.
За окном бушует бой, за одной атакой следует другая. На этот раз Иваны атакуют наши позиции под Пено и Забелином. Положение на перешейке становится все более угрожающим. В районе Маклакова и Великого Села русским удалось прорваться. Батальоны стремительно подоспевшей дивизии, саперы и велосипедная рота быстро возводят укрепления. Мы предчувствуем, что наше положение все больше ухудшается, но насколько велика опасность de facto[44] – об этом знает только руководство.
8 декабря. Сегодня русские перешли к массированному наступлению по всей линии северного фронта. Под сильнейшим огнем находятся территории в районе Вьясовки и Стрелиц, Коломны, Новых Горок. Противник наступает, и под Ольховцом ему удается прорваться глубоко вперед. Позиции потеряны. Если русские продвинутся дальше, они сметут наши госпитали.
Работа не оставляет времени на размышления. С раннего утра до поздней ночи мы вправляем отломки костей. Дом содрогается от взрывов снарядов и пальбы «катюш». Мы работаем под прямым обстрелом, постоянно готовые к тому, что какой-нибудь снаряд врежется в нас или в склад боеприпасов, стоящий по соседству, и все мы взлетим на воздух. Взрывы гремят рядом с нами. С потолка постоянно сыплются грязь и штукатурка, покрывая нас слоем пыли. Тут кому-то в голову приходит мысль обтянуть потолок и стены гофрированной бумагой. До известной степени это помогает. Военно-полевая хирургия – чрезвычайно неприятная вещь.
