Между тем германское наступление на западе было опять отложено. Но нацисты не теряли времени даром и в апреле и мае осуществили захват Дании и Норвегии. Решающую роль в успехе этой кампании сыграли люфтваффе.
Было начало 1941 года, и война уже давно не вызывала никаких тягот у основной массы немецкого народа. На самом деле в это время немцам жилось лучше, чем когда-либо, начиная с 1914 года — конечно, тем, кто поддерживал национал-социалистов. Значительная часть евреев эмигрировала, оставшиеся были совершенно исключены из экономической жизни, подвергались гонениям и депортациям, почти все немногие уцелевшие противники режима были арестованы. Немцы стали сродни древним римлянам, безбедно жившим за счет завоеванных провинций, превратившись, по сути, в рабовладельцев Европы с поляками, французами, бельгийцами и голландцами, свезенными на их предприятия на принудительные работы.
Судя по Берлину, вообще трудно было сказать, что идет война. Рестораны каждый вечер были забиты до отказа, ночные клубы процветали. Наблюдалось своего рода сексуальное раскрепощение молодых немецких женщин, подобное тому, которое началось в 70-х в связи с появлением противозачаточных таблеток. Официальная нацистская пропаганда внушала, что долгом каждой немецкой девушки является рожать крепких в расовом отношении полноценных детей, не особенно важно — в семье или вне ее. Поощрялась беременность от членов СС, как наиболее здоровых и чистых в расовом отношении — рейх нуждался в новых солдатах и колонистах для заселения завоеванных земель. Иметь детей вне брака больше не считалось позорным, и очень популярной была история, как одна мать незаконной тройни на вопрос, имя какого солдата регистрировать как отца, назвала сразу три фамилии.
Большинство солдат, приезжавших домой в отпуск, привозили с собой шелка, духи или продукты из завоеванных стран. Геринг предпочитал художественные ценности.
Что касается коллекционирования произведений искусства, то различие между Гитлером и Герингом состояло в том, что фюрер на самом деле не дорожил оказывающимися в его руках картинами. Он некоторое время любовался ими, а потом отправлял в музей, который планировал создать в Линце, и забывал навсегда. Геринг же был очень привязан к своей коллекции, постоянно заботясь о ее пополнении. Благодаря энтузиазму, который в свое время пробудила в нем Карин, он полюбил искусство и стал неплохо разбираться в нем. Он действительно имел слабость к сочным обнаженным натурам, но был и неплохим знатоком художников Ренессанса и мастеров голландской школы. Он не только любил подолгу и самозабвенно смотреть на картины, но мог отличить подделку, и провести его было нелегко (хотя, случалось, его все же дурачили, так же как и его специалистов).
У Геринга было теперь четыре постоянных дома (и еще охотничий домик в Роминтене), где он мог размещать свои художественные приобретения: Каринхалле, где уже составлялись приблизительные планы музея Германа Геринга, два замка: Маутерндорф и Фельденштейн и дворец на Лейпцигерплатц. (Он хотел открыть свою коллекцию широкой публике к своему шестидесятилетию, которое приходилось на 1953 год, выбрав эту дату, с тем чтобы не «пересечься» с завершением грандиозного проекта Гитлера — реконструкции Нового Берлина, которое он запланировал на 1950 год, и открытием его музея в Линце, отнесенным на 1951 год, которые могли затмить его, Геринга, проект.)
Он находился в постоянных поисках предметов искусства для всех четырех собраний, и с этой целью содержал почти во всех европейских странах своих агентов. Главным его управляющим по этой части был Вальтер Андреас Гофер, он вел регистрацию предметов коллекции, сумм, выплаченных за каждую картину, украшение, скульптуру и предмет мебели, а также руководил «обменами», к которым Геринг часто прибегал, когда очень хотел заиметь какое-то полотно, но был не готов уплатить по названной цене.
— Гофер был профессиональным дилером, — говорил впоследствии Геринг, — он знал всех перекупщиков предметов искусства во всех странах и поддерживал с ними связи. Во Франции это был некто доктор Банжье, который информировал меня, когда узнавал, что что-то из художественных вещей собираются продать или выставить на аукцион.
Молодой эксперт по искусству по имени Бруно Лозе был причислен к штабу Геринга и получил униформу люфтваффе, чтобы иметь возможность беспрепятственно разъезжать по оккупированным странам. Одним из первых пунктов инструкций, которые ему дал Геринг, было: «Забыть о национальной принадлежности торговцев, с которыми приходится вступать в контакт».
— Рейхсмаршал объяснил, что очень многие из них, особенно в Голландии, имеют тенденцию быть евреями, — вспоминал Лозе, — но это не должно было влиять на мое отношение к ним. Он свел меня с одним перекупщиком из Амстердама по фамилии Кац, который как раз был евреем. Кац сделал нам одолжение, сообщив о коллекции Гудстикера[19].
По скромным подсчетам, эта коллекция стоила несколько миллионов долларов, но голландские власти согласились отдать ее нам за два миллиона гульденов; что составляло всего около четвертой части этой суммы. Мы были ему очень благодарны и заплатили хорошие комиссионные. Когда были провозглашены антиеврейские законы, мы помогли Кацу достать визу в Швейцарию и забрать с собой деньги.
Позднее Лозе обратился к Герингу за его содействием в помощи другому еврею-перекупщику из Голландии, которому грозило стать жертвой Нюрнбергских законов о гражданстве и расе. В этот момент Геринг находился в натянутых отношениях с Гитлером в связи с бесконечными просьбами Эммы и сказал по телефону Лозе, находившемуся в Амстердаме, что не может вмешаться лично.
— Но вы проявите собственную инициативу, — велел он.
— Я так и сделал, — вспоминал Лозе. — Воспользовался именем Геринга, чтобы устроить этому человеку (его фамилия была Фридляндер) выезд в Швейцарию. У меня сохранилось его письмо с благодарностью.
Геринг утверждал потом, что каждый приобретаемый им предмет искусства он законным образом оплачивал или равноценно обменивал на картину или несколько картин. Один раз он отдал 175 картин в обмен на полотно Рубенса «Аталанта и Мелеагр». При этом по отношению к своим домашним он не был таким щедрым. Роберт Кропп вспоминает такой эпизод. Один дилер из Амстердама подарил Кроппу маленькую, но ценную картину просто потому, что он ею восхитился.
«Кропп был изумлен, но принял картину и потом спросил Геринга, правильно ли он сделал, что взял ее, — пишут Манвелл и Френкель, авторы труда о Геринге. — Геринг только засмеялся. „Конечно, можешь ею владеть“, — ответил он, но когда увидел картину, то захотел забрать ее себе. Взамен он дал Кроппу большой, но ничего не стоящий пейзаж с видом Каринхалле и не скрывал своего удовольствия от приобретения таким образом еще одной маленькой ценности».
