Дословный перевод:
А также Жану Трувэ, мяснику,
Оставляю Барана, породистого и нежного,
И хлопушку, чтобы отгонять мух,
Венценосного быка, которого хотят продать,
И Корову, которую может взять себе
Негодяй, обнимавший ее за шею:
Если он не вернет ее, пусть его повесят
И удушат крепкой веревкой!
«Баран, породистый и нежный» – это выпад против Жана Трувэ, про которого все знают, что характер у него необузданный. Во всем квартале мясников Трувэ известен вспыльчивостью, и у многих на памяти, как его не один раз, чтобы успокоить, приходилось отводить в Шатле. Возможно, Вийону или кому-нибудь из его друзей доводилось драться с мясником. Кто знает Трувэ, вдоволь посмеется над этими словами: чистопородный и нежный.
Гурманам известно также, что породистый баран – это баранина, из которой готовят отбивные. «Хлопушка для мух» – это хлыст, чтобы наказывать. Хлыст волопаса для «круторогого быка»? Ну да, ведь его хотят продать! Еще одна неудача для томимой жаждой молодежи: таверну закрывают. Ну а при чем тут мясник Трувэ? А при том, что завещать пьянице закрытую таверну – это насмехаться над ним.
Конец восьмистишия еще более мрачен. Негодяй, который обнимает корову, может также попасть на вывеску. Улице «Корова» на правом берегу дано название по вывеске не вполне приличной. В конце стиха, очень дерзком, содержится намек на того, кто знает, какому врагу обещана веревка. Кто будет повешен: негодник (vilain) – игра слов с фамилией автора – или мясник Трувэ? А насмешники, которые в один прекрасный день переместили «Чертову тумбу», на сей раз подшутили над вывеской «Корова»?
Вывески, эти наивные картинки, вырезанные из крашеного дерева или позлащенного полотна, занимают существенное место в социальном облике средневековья. Они стали развлечением учащейся братии, но еще раньше они давали имя дому, служили рекламой лавочек. Сами по себе они адреса. Живут не только в доме с «Образом святой Екатерины», но и напротив него или рядом с ним. В городском лабиринте, где названия улиц никак не обозначены и где у домов нет номера, вывеска – главный ориентир в городской жизни. Образы святых, фигурки животных, символические предметы в конце концов дают свое имя человеку, который живет в доме, лавочник или ремесленник, – это «магистр из „Образа святого Николая"», «сеньор из „Барана"», даже «Пьеро из „Мула"». Некоторые сделают потом название дома частью своего имени.
Естественно, когда парижанин хочет пошутить, он отдает предпочтение вывескам-животным. В то же время многие хозяева обнаруживают при пробуждении, что у них пропала вывеска и необходимо водворить ее на место, а тем временем весь квартал потешается на их счет. «На их счет» – точное слово, ибо, если потешаются над ночной «свадьбой» «Кобылы в полоску», ее хозяин в конце концов должен хорошо угостить соседей, дабы восстановить мир.
Подобные «свадьбы» часто отличаются дурным вкусом. В 1452 году вовсю потешались над тем, как молодые бездельники публично поженили «Медведя» и «Бегущую свинью» – таинство совершалось в «Олене». Благоразумные жители будущего Латинского квартала подали жалобу.
Шутка иногда превращается в сведение счетов. Так, например, было с Робером Валле, однокашником Вийона, – если помните, это он быстро перескакивал с одной ступени своей карьеры на другую. Валле принадлежал к самой знатной финансовой и судебной элите, уже в 1449 году он магистр искусств, тремя годами раньше, чем Вийон; затем становится кюре в 1452 году и прокурором в Шатле – в 1455-м. Он владелец нескольких домов. Он бывает на людях с доброй подружкой, известной всем благодаря нашумевшему судебному процессу в 1454 году. В отличие от своих менее удачливых старых друзей Валле не знает забот. Друзья молодости забыты. Возможно, что они просто ему в тягость. Дела есть дела; к черту попрошаек.
И тут Вийон становится жестоким. Два завещания клеймят предательство и скопидомство – два качества, наиболее ненавистные поэту. Он завещает Валле подштанники, чтоб тот мог сделать из них головной убор для своей дамы. Он присоединяет к этому трактат «Искусство памяти». И, словно не насытившись шутками, бедный клирик хочет продать свою кольчугу и купить этому «мальчугану» лавку публичного писца, «оконце», какие можно увидеть меж контрфорсов Сен-Жак-де-ла-Бушри. Будет чем заняться!
Нет нужды говорить, что богатый наследник не станет корпеть над изготовлением копий – а Вийону приходится это делать, и, кроме того, у бедного школяра нет кольчуги, этой примитивной ячеистой одежды, за которую теперь, во времена гибких доспехов, старьевщик не дал бы и десяти су.
Один мотив, как рефрен, вырывается из-под пера Вийона: все продается. За усмешкой поэта видится некая навязчивая идея: у нищего школяра старьевщику есть еще что взять. Книга, которую он завещает, называется «У Мопансе» – имя, конечно, вымышленное, бессмыслица. Подштанники, завещанные Валле, есть «У Трюмельеров», в таверне, что находится на Рынке; выбрал ее Вийон потому, что он нашел тут рифму, и потому, что читатель, интересующийся устройством парижского общества, будет чувствителен к ассонансу: Валле – близкий родственник богатого советника Пьера де Тюийера, который в свою очередь породнился благодаря женитьбе с известной династией финансистов Браков, Тюийеров, Трюмельеров; и сведущий парижанин посмеется над Жанной де Мильер, даже если он хорошо знает, что никакой содержатель таверны не примет в залог штаны от Франсуа Вийона. Как, впрочем, и святые дары, оставленные монахом из «Игры в беседке»…
Эта двойная аллегорическая фигура заключает в себе все, что хочет выразить Вийон: ему не остается даже того, что таверна взяла бы как плату за горшок варева, а Валле может украшать свою подружку чепцом из кальсон, иначе говоря – надеть на нее штаны наизнанку. И если Робер Валле ушел от своих старых друзей в сомнительное будущее, то, значит, Жанна де Мильер здесь сыграла не последнюю роль.
Игра продолжается, порой еще более упрощаясь. Сутенеру – три охапки сена. Не имея других занятий, он найдет, как его использовать. Цирюльнику – «обрезки волос». Сапожнику – «старые туфли». Бакалейщику – другую таверну, с громким названием «Золотая ступка». А богатому меняле бедный школяр завещает алмаз, которого у него, конечно, никогда не было.
Горечь достигает высшего накала, когда ее меньше всего ждешь, – когда Вийон размышляет о более несчастных, чем он сам, людях. Завещая этим обездоленным свои дары, Вийон клеймит не нравы общества. Его злые шутки – это разочарованные слова человека, не верящего в добро. Завещание – не насмешка. Быть может, это – покорность судьбе?
