Мы с Редом прошли в клуб и чей-то голос завыл:
Армейские летчики песню поют
О том, как Вьетконгу жару дадут
Десант понесется к земле сквозь туман
Враг попадется в медвежий капкан [46].
— Парни, это ужасно, — сказал Кольцевой.
— Можно поменять, но это только начало, — сказал певец, капитан по фамилии Дэринг.
— Можно все это взять и спустить в унитаз, Дэринг, мудила ты, — раздалось с другой стороны бара. Возглас принадлежал человеку с лицом херувима. Это был капитан Кинг, также известный, как Король Неба.
— Ну хорошо, блин, хорошо, — Дэринг раздраженно глянул на Короля. — Может, покажешь, что у тебя есть?
— То, что у меня есть, я вставляю Нэнси между ног, чтоб чавкало. Так, Нэнси?
Нэнси была девушкой-вьетнамкой лет двадцати и у нее было особое разрешение работать в баре до восьми вечера. Остальным вьетнамцам полагалось покидать территорию на закате.
— Не-е-ет! Плохой человек! — она залилась краской.
Насколько я знал, Нэнси никогда не отвечала на вульгарные запросы Короля. Или кого-либо еще. Она была очаровательна, аккуратна, хорошо работала и была прекрасной официанткой. На все авансы она отвечала, что замужем.
— Эй, Мейсон, — увидев меня, Кольцевой откинулся на спинку стула. — Не узнаешь своего товарища?
И он показал на грузного человека, сидящего рядом.
— Не узнаю, сэр.
Кольцевой жестом пригласил меня сесть рядом.
— Это мистер Кэннон, из… — он глянул на Кэннона.
— Рота Д, 227-й, — сообщил Кэннон.
— Прямо за ближайшим углом, — сказал я. — Рад познакомиться.
Кэннон лишь кивнул в ответ. Его что-то беспокоило.
— Ага. В Кавалерии Кэннон водил ганшипы. Но у нас в роте пилотов назначают на машины по их весу. Сам знаешь, какие маломощные эти модели Б, особенно если боеприпасами нагрузить. А потому все наши пилоты ганшипов — такие тощие хмыри, типа тебя.
Я дернулся. Вот почему Кэннон был встревожен. Кольцевой назначал его на слики. И собирался назначить меня на ганшипы.
Кольцевой увидел, что я переменился в лице:
— Что такое?
— Я вожу слики.
— А я вожу ганшипы, — вставил Кэннон.
Кольцевой опустил брови до более официального уровня:
— Короче, это моя политика. Тощие на ганшипах, толстые на сликах. И потом, Мейсон, чего ты беспокоишься? Ганшипы куда безопасней сликов. Большинство попаданий получают слики. На ганшипе у тебя хоть есть из чего стрелять в ответ.
"Фантом" загрохотал на взлете.
Дэринг изменил строчку:
— …Враги попадутся в медвежий капкан.
— Я налетал шестьсот боевых часов пилотом слика. Весь мой опыт — это слики. И я пока живой. Не хочу ничего менять на этом этапе игры.
— Я тоже, — сказал Кэннон. — Я тоже пока живой и менять ничего не хочу.
— Шестьсот часов? — Кольцевой, похоже, впечатлился.
— Именно так.
— Блин. В нашей роте почти все, даже Дикон — это триста часов максимум, — Кольцевой постучал своим кольцом по столу. — Небось все жопы себе отлетали, а?
— Ага. И я знаю, что такое слик.
— А я — что такое ганшип, — сказал Кэннон.
— Блин! — кажется, Кольцевой растерялся. — У меня же политика, вы понимаете.
Кэннон мрачно откинулся на спинку стула. Еще один ебаный любитель инструкций, думал я.
— Ладно, ладно, хорошо, блядь. Идет она на хуй, моя политика. Кэннон, летаешь на ганшипах. Мейсон, летаешь на сликах, — Кольцевой ухмыльнулся. — И это приказ.
— Есть, сэр, — сказал я.
— Годится, — отозвался Кэннон.
— …И враг будет пойман в медвежий капкан, — завывал Дэринг.
— Нет, нет, нет, — внезапно Кольцевой обернулся к кругу поэтов-песенников. — Ужасно, ужасно, ужасно.
Король Неба упал на колени, зажав себе уши:
— Я сейчас сблевану! — вскричал он, согнулся и оглушительно рыгнул.
— Короче. Будет нормальная песня — на два дня поедем в Сайгон на конкурс, — объявил Кольцевой. — Вы же не против два дня хуи пинать в Сайгоне, так?
Это объяснение ударило меня как обухом по голове. Конкурс? Конкурс песни? Кэннон, скрестив руки на груди, посмотрел на меня и покачал головой. ОЧЕНЬ СТРАННЫЕ РЕБЯТА.
Поэты заспорили; Дэринг снова заиграл. На этот раз три человека из двадцати, что были в клубе, подхватили. Пока они пели, я увидел, что на стене что-то движется. Над стойкой бара был приделан человеческий череп, клацавший челюстью в такт. Король Неба, сидя за стойкой, дергал за веревочку:
— Давай пой, Чарли!
— Чарли? — спросил я Реда.
— Да, док сделал его из головы ВК, которую мы притащили.
Я кивнул. Какое еще имя можно было дать голове ВК?
Песня завершилась.
— Блевотина, — сказал Дикон.
— Думаешь? — Кольцевой глянул на него с тревогой.
Дикон был одним из двух командиров взводов в Искателях. А еще он числился ротным инструктором и на полставки подрабатывал местным мудрецом. Волосы его седели, лицо было приятным и искренним. Кольцевой ему безоговорочно доверял.
— Ну.
— Что ж, — Кольцевой покачал головой. — Значит, нужно пытаться и дальше.
Искатели отбыли на рассвете. Я остался в лагере с еще одним уоррентом, которого звали Стальони. Нам надо было перегнать один слик на ремонт.
Стальони рассказал, что четыре-пять машин роты уже вылетели к новому месту в Нхонко:
— Обычно мы так и делаем. Посылаем нескольких ребят вперед, чтобы они разбили лагерь, а сами пока остаемся здесь и делаем перерыв.
Стальони был высоким, спокойным, со смуглой кожей. Его акцент показался мне нью-йоркским.
— Флэтбуш. Это в Бруклине, — сказал он.
— Значит, мы просто ждем, пока машина не будет готова, а потом улетаем?
— Ну да. Техники мне сказали, что к завтрашнему утру все сделают.
Мы глядели, как взлетает четверка "Фантомов". Когда они включили форсаж, звук был, как от удара грома.
— Занятно, наверное, — заметил я.
— Так и есть. Я разок попробовал.
— Ты летал на "Фантоме"?
— Ага. И ты можешь, если захочешь. Они сюда постоянно заглядывают. Меняются налетом.
— Хотят полетать на "Хьюи"?
— Ага. Постоянно спорят, что сумеют зависнуть с первого раза.
— Голову на отсечение, ничего у них не получается.
— Ты прав. Пока что никому не удалось. Один из них даже слетал с нами на задание. Вертолеты он возненавидел. Ему казалось, что мы слишком близко ко всему, прямо в самой мякоти. Они-то на своих вылетах мало что видят. Целятся по клубам дыма в джунглях, швыряют вниз свое говно и — бац — они уже дома. Все по-быстрому. Потом садятся в автобус с кондиционером — и в клуб. Порядок, день закончен. Сто вылетов — и домой.
