Уезжая, Новосильцев получил две инструкции: одну официальную, другую секретную. В этой последней я старался изложить все пункты, которых нужно было добиться, или по поводу которых надо было позондировать почву и выведать взгляды британского правительства. Я дал ему также письмо и к Фоксу. Принц Уэльский, которому предстояло наследовать после своего отца или заменить его в качестве регента, питал полное доверие к этому государственному человеку и его партии.
Новосильцев нашел Питта очень мало подготовленным к принятию наших предложений и всецело поглощенным своей собственной точкой зрения на дела Европы. Граф Семен, преклонявшийся перед узкой системой английского кабинета, всегда был готов бороться против тех перемен, которые мы хотели ввести. В силу ли затруднений, вытекавших из такого положения вещей, по другим ли причинам, но Новосильцев не справился достойным образом с своей важной миссией. Она требовала большой осторожности, сдержанности и твердости в следовании данным ему инструкциям. Он же едва упомянул о тех условиях, которым мы придавали наиболее важное значение, даже не произнес название Польши и совершенно не коснулся вопроса о настоящем положении Европы, ставящем ее в зависимость от случайности, — положении, в какое она попала, благодаря проявлениям беззакония, которое было необходимо искоренить.
Кроме того, относительно некоторых пунктов Новосиль-цову дана была инструкция не принимать никаких решений, не снесясь предварительно с своим правительством. Мы требовали, чтобы Англия, согласно своему обязательству, очистила Мальту. Впоследствии вопрос этот обсуждался в парламенте, и лорд Нельсон поддерживал то положение, что Англия, действительно, обязалась это сделать и что выполнение этого обязательства не подвергало бы ее никакому серьезному неудобству. Как бы там ни было, высокомерный отказ Англии давал нам право тотчас же прекратить едва начавшиеся переговоры. Наше достойное поведение должно было послужить доказательством нашего искреннего намерения идти по пути права и истинного добра, которого мы желали Европе. Впрочем, наш образ действий не замедлил произвести и на саму Англию большое впечатление, показав ей, с каким вниманием она должна была бы отнестись к нашим справедливым требованиям. Намеченный нами план имел за собой еще и то преимущество, что облегчал Новосильцеву возможность заехать в Париж. Но он не воспользовался этим и поспешил возвратиться в Россию, оставив дальнейшее направление событий на волю Англии.
Глава XII
Подготовка к войне
Убийство герцога Энгиенского. Отношения России и Франции. Разрыв. Переговоры с Пруссией. Поездка в Берлин. Война. Аустерлиц
Отношения, создавшиеся между Россией и Францией, были таковы, что достаточно было малейшего повода для жесточайшего столкновения между этими державами, одушевленными столь разнородными стремлениями. По действиям первого консула было ясно, что повод к тому не замедлит представиться. Событие, послужившее таким поводом, имело ту особенность, что оно сводилось всецело к нарушению начал справедливости и права, без всякого отношения к чьим-либо материальным интересам.
Захват герцога Энгиенского французским отрядом, имевший место на территории свободной страны, с которой Франция находилась в мирных отношениях, суд над герцогом и последовавшая немедленно за этим казнь, поразили Европу и вызвали повсюду изумление, ужас и негодование. Для тех, кто не был свидетелем этого волнения, трудно и представить себе степень его силы. Событие это произвело на императора и на всю императорскую семью сильнейшее впечатление, которое они не только не скрывали, а наоборот, выказывали не стесняясь. Известие о казни герцога Энгиенского привезено было курьером в субботу. На следующий же день двор облекся в траур; император и императрица, проходя после обедни через зал, где ожидали члены дипломатического корпуса, совершенно игнорировали присутствие там французского посланника, разговаривая в то же время с лицами, находившимися подле него.
Действительно, Россия не могла остаться безучастной зрительницей такого попрания справедливости и международного права, ввиду той роли, которую она наметила для себя в европейских делах. Я составил ноту, произведшую тогда некоторое впечатление. Она была передана в Париж французскому министерству через Убри, который был в то время нашим представителем в Париже.
Россия громко протестовала против поступка первого консула, служившего доказательством полного забвения самых священных начал. Россия требовала объяснения, которое могло бы ее удовлетворить, хотя и было ясно, что подобного объяснения Франция дать не могла. Ответ не заставил себя долго ждать. Он был резок и оскорбителен. Министр иностранных дел Талейран, чтобы доказать неуместность выступления России по поводу казни герцога Энгиенского, напоминал, что во время смерти императора Павла Франция не позволила себе спрашивать какого-либо объяснения. Помимо этой официальной депеши, генерал Гедувиль сообщил мне еще содержание частного письма к нему Талейрана, в котором тот старался подсластить горечь депеши. В этом письме Талейран рекомендовал ему обратиться частным образом ко мне, говоря, что первый консул доверяет мне и моим знаниям и потому уверен, что, умея пользоваться моим положением, я не захочу довести оба государства до расторжения между ними согласия, не только полезного для них, но и необходимого для блага всей Европы. Это заигрывание не произвело, конечно, на меня никакого впечатления; я даже видел в нем некоторое для себя оскорбление. Очень сухо я ответил, что все будет представлено на усмотрение императора, и я не могу ничего сказать раньше, чем узнаю его волю, но что мне кажется ясным, что если бы Франция действительно желала поддержать доброе согласие между обоими государствами, то ей следовало бы дать иной ответ.
Сношения между обоими кабинетами не могли долее продолжаться. Граф Морков еще раньше покинул Париж. Генерал Гедувиль взял отпуск под предлогом устройства личных дел, оставив уполномоченным Рейнваля. Насчет того, какое решение должен был принять русский император, сомнений быть не могло; впрочем, неизбежность такого решения предвидели уже при отправлении в Париж первой ноты. В момент полного разрыва сношений с Францией, император созвал совет из всех министров и некоторых других известных лиц. Мне поручили мемориал, с подробным изложением всего дела и указанием способа его разрешения.
Ввиду неотложной спешности дела и поведения французского правительства, не позволявшего никакого промедления в принятии предполагавшихся мер, мемориал этот я должен был написать в одну ночь. В нем я доказывал, что захват и казнь герцога Энгиенского, совершенные первым консулом, являются нарушением народного права, что ответ его на сделанные по этому поводу Россией представления, не только неприличен, но и оскорбителен; что и в настоящее время он продолжает свои захваты, не считаясь ни с каким правом, ни с чьими интересами, кроме собственных; поэтому является излишним, даже недостойным, поддерживать сношение с правительством, которое настолько не уважает само себя, что не может воздержаться от наиболее вопиющих правонарушений и которое не может внушать никакого доверия, потому что попирает ногами все принципы справедливости в отношении других государств. Далее я говорил, что, быть может, и удастся, выразив энергичное порицание, заслуживаемое таким поведением, несколько смягчить вытекающие из него следствия, но если это окажется невозможным, то Россия обязана отклонить от себя всякую тень солидарности, не поддерживать сношений с державой, не отступающей перед подобными злодеяниями.
