И так уж получилось, что тех же Игоря Численко и Льва Яшина встретил следующим летом в Ленинграде, в гостинице «Октябрьская», когда жил там в качестве аккредитованного на Всесоюзном кинофестивале корреспондента АПН, а они приехали на матч с местным «Зенитом». С еще более сократившегося расстояния я не сразу и поверил, что они — это они. Скорее можно было бы подумать: до какой же степени обыкновенные командированные похожи внешне на знаменитых футболистов, которых в таком контексте ни за что не ожидаешь встретить, если не знаешь, что «Динамо» здесь остановится…
Настраиваясь на выступление перед футболистами в Мячково (к чему себя не чувствовал готовым: что я могу им рассказать интересного?), я думал о многомерности футбольного зрелища. Думал, что вот в отведенное на матч время оно не укладывается. Что зрелище это складывается не только из всепоглощающей сиюминутности, но из обязательности присоединения к азартному слиянию с происходящим и того, что накоплено памятью из увиденного прежде, испытано, превращено в бесконечное и наркотическое послевкусие, поствпечатление от футболистов, зачем-то навсегда взятых в собственную биографию. Как все тот же Стрельцов.
Вот такими, на расхожий взгляд, отвлеченными мыслями я попытался поделиться с торпедовцами в Мячково, заговорив для проформы о кинофестивале.
Я и до сих пор надеюсь и жду, что футболисты, о которых я в своей продолжительной жизни думал, поймут меня. Хотя надежда все слабее.
48
В Мячково нас везли с Пушкинской площади на фирменном торпедовском, то есть зиловском автобусе, в каком ездили футболисты команды мастеров. И вспомнив о том автобусе, отвлекусь на воспоминание, относящееся к чуть более поздним временам. Мы едем на такси с Ворониным — узнавший знаменитого игрока шофер такси, желая польстить ему и как гипотетическому автомобилестроителю, с похвалой говорит об удачности модели какой-то из проносящихся мимо машин, возможно, просто хочет завязать разговор со знатным пассажиром. И Валерий охотно подхватывает тему — протягивает к водителю обе свои руки, растопыривает пальцы: «А все вот этими руками!» Мне Воронин подмигивает — сказанное им сейчас звучит как продолжение его всеми оцененного тоста на банкете в Мячково в честь выигрыша чемпионата, когда предложил он выпить за рабочие руки, которые футболисты «Торпедо» рекламируют своими ногами. Я многократно пересказывал этот эпизод в такси разным людям, акцентируя анекдотическую сторону воронинского высказывания. А сейчас спокойно думаю: не было ли «Торпедо»-60 наивысшим достижением завода Лихачева? Ведь машин, отвечающих мировым образцам, сделать так никогда и не удалось, а команда международного уровня была да сплыла по вине администрации, подошедшей к футболу с казенной меркой…
Пока ехали в автобусе — дорога от Москвы до торпедовской базы неблизкая — я вспомнил и про то, что «Торпедо» сейчас в лидерах. Но никто большого значения этому лидерству в середине лета не придавал. Разочарование той командой, в какую превратился автозаводский клуб образца прошлого сезона, мешало до конца поверить в преображение. Тем более никто из гурманов от футбола ничего не говорил про игру торпедовцев, а набранные ими очки не убеждали, что «Динамо» и «Спартак» надолго отпустят их вперед.
Конечно, в футбольной реальности влияние гурманов никак не ощутимо. И к середине шестидесятых начинали уже смиряться с тем, что чемпионом может стать и команда, чья игра не впечатляет, однако позволяет обыгрывать соперников. И вообще разговоры об уровне, который снижен или недостижим нынче, превращались в праздные. К эстетам доверие потеряно. Представлял ли кто-нибудь тогда, что о бедности футбола шестидесятых старожилы будут вспоминать в двухтысячном году как о несметном богатстве талантами?
Два игрока из того «Торпедо», в чье долгое лидерство не верилось, — Иванов и Воронин — были на главных ролях и в сборной. К ним Бесков присоединил и своего фэшаэмовского выкормыша Шустикова.
Валентин Иванов вряд ли мог в свои тридцать лет сильно прибавить, но кто в обозримом пространстве и времени способен был до него дотянуться в классе игры? А Валерий Воронин проводил первый из двух своих лучших сезонов — и перспектива дальнейшего восхождения этого полузащитника с широчайшим диапазоном всем нам казалась захватывающей. Стрельцов, наблюдавший Воронина в тот год со стороны, считал, что «он уже был по-своему даже выше Кузьмы… Я бы, правда, не сказал, что Иванов стал играть с годами хуже, он и закончил выступать, на мой взгляд, преждевременно, — и стартовая взрывная скорость, и хитрость игровая оставалась при нем. С Кузьмой по-прежнему трудно было кого-то сравнивать и в тонкости понимания, и в тонкости исполнения в решающий момент. Он всегда точно знал, отдашь ты ему мяч или нет.
Но Воронин играл, как бы это сказать, объемистее, пожалуй. Объем высококлассной работы, им производимой, просто удивлял. Диапазон действий был громадный. А головой он играл так, как ни мне, ни Кузьме не сыграть было…».
Вместе с тем Стрельцов считал Воронина тем игроком, что сделал себя сам за счет огромного трудолюбия, подразумевая себя и Кузьму игроками от Бога. Когда он впервые после освобождения пришел на футбол и увидел, во что превратилось «Торпедо», то сказал соседу по трибуне Кравинскому: «Кузьма — великий… А играть не с кем…»
Элемент несправедливости в словах Эдика был.
Само собой, никто не мог заменить Иванову — Стрельцова. Но люди, собравшиеся в «Торпедо» в сезоне шестьдесят четвертого, воспитаны были на хорошем футболе — и по мере способностей старались играть в него. Понятно, что того равенства партнерского, какое отличало торпедовцев чемпионского созыва, сейчас не было — иерархия в каждой линии соблюдалась четко. Но три игрока основного состава сборной — я бы даже сказал, что самой сильной по организации и постановке игры сборной всех наших футбольных времен, — не могут же не задавать тон в клубе, за который выступают? И в удачных матчах остальные к ним подтягивались. К игрокам сборной я бы и Батанова приравнял — он не интересовал Бескова, наверное, не только из-за возраста: независимый человек в команде всегда лишний, если нет в нем необходимости до зарезу. Необходимость в Борисе Алексеевиче после начала шестидесятых, когда он к тому же дебютировал в сборной невнятно, пропала. Но для «Торпедо» он оставался бесценным игроком.
В «Торпедо» наконец-то появился замечательный вратарь, какого и в лучшие годы не было, — Анзор Кавазашвили. И защита вокруг Шустикова подобралась приличная — Мещеряков из «Зенита», Андреюк, Сараев… Я невольно сбиваюсь на перечисление имен, которые не будут принадлежать истории, а будут, наоборот, раздражать в книге о Стрельцове, где читателю всего интереснее всякая черточка, любая деталь, с ним связанная. Но если предлагать нетерпеливому читателю не голый панегирик, а сюжет жизни, то никак вниманием к одному лишь Стрельцову не передашь обстановку, в какой он жил.
