У Гитлера не оказалось ничего, что он мог бы подарить японцам на Дальнем Востоке. Не стоит описывать безрезультатные попытки Германии распространить свое влияние на Токио летом и осенью 1941 года. Даже во время визита в Германию Мацуоки весной 1941 года я не мог избавиться от ощущения, что когда-нибудь мы увидим японцев в другом лагере.
Нам также было известно, что влиятельные промышленные круги в Токио вели работу по подрыву Тройственного пакта. Мацуока вынужден был признаться Гитлеру, что, вернувшись домой, он не сможет откровенно рассказать главе кабинета и даже императору о тех доверительных беседах, что он вел в Германии. Решение Японии вступить в войну не зависело от иностранного влияния. Хотя в 1938 году я и пытался сказать Риббентропу, что ему не следует так суетиться с японцами. Они или совсем не придут к нам на помощь во время войны, или примут решение самостоятельно, исходя исключительно из своих шансов на успех.
Спустя неделю Мацуока покинул Берлин, а затем, вопреки желанию Гитлера, заключил в Москве договор о нейтралитете с СССР. Не прошло и месяца после его отъезда, как мы услышали о тайных переговорах между японцами и американцами. Вплоть до ноября 1941 года, пока кабинет продолжал оставаться у власти (16 октября кабинет Коноэ{Коноэ Фумимаро (1891 – 1945) – премьер-министр Японии в 1937 – 1939 и 1940 – 1941 годах, после капитуляции Японии покончил с собой. (Примеч. ред.)}, прозванный в Японии «правительством японо-американских переговоров», вышел в отставку. – Ред.), японская политика оставалась для нас закрытой. Принц Коноэ даже обращался с посланием к Рузвельту, предлагая провести дружескую встречу в миссии Курусу. Но позже произошло нападение на Перл-Харбор (уже при кабинете Тодзио, бывшего в предыдущем кабинете военным министром. – Ред.). Все это случилось без нашего ведома, никто с нами не советовался и не ставил нас в известность.
Теперь известно, что приготовления к нападению на Перл-Харбор начались в начале мая 1941 года, а 10 ноября был отдан приказ о нападении 8 декабря. (Решение начать войну против США 8 декабря было окончательно принято 1 декабря, на совещании у японского императора. – Ред.) Восторженные инструкции Риббентропа нашему послу в Токио Отту и его политические дискуссии с японским послом Осимой в Берлине оказались плодом самообмана.
21 октября 1941 года меня поставили в известность, что Гитлер не ожидает многого от нового кабинета Тодзио и даже обеспокоен возможностью, что Тодзио объявит войну России. Гитлер считал, что, «если Россия падет, а Англия захочет заключить с нами мир, Япония будет нам просто мешать». Мне было трудно поверить в то, что Гитлер хотел втянуть японцев в войну, когда он нагло объявил всему миру 9 октября 1941 года через главу пресс-службы Дитриха, что война с Россией предрешена и Германия уже победила. В Берлине прекрасно знали, с какой горечью наши войска, увязшие в тяжелых боях, приняли это заявление о том, что исход войны на Востоке уже решен.
Гитлер поступил бы более рационально, если бы побеспокоился по поводу возможной потери Японии как союзника. Почему американцам так и не удалось оторвать эту третью часть Тройственного пакта? Возможно, кроме всего прочего, в Вашингтоне хорошо знали положение на Дальнем Востоке, помнили, как началась Русско-японская война 1904 – 1905 годов. Я сам знал не понаслышке, как японцы без предупреждения напали на русский флот в Порт-Артуре и Чемульпо.
Удивительно, что в Вашингтоне, строя свои политические расчеты, верили, что японцев можно напугать, надавив на них в известной ноте, врученной им госсекретарем Хэллом 26 ноября 1941 года. Напротив, нота стимулировала японцев к тому, чтобы найти выход из тупика. Серьезные американские исследователи этих событий склонялись к тому, что Вашингтон не ошибся в расчетах, но на самом деле хотел заставить Японию сделать первый выстрел. И преуспел в этом.
В конце ноября 1941 года посол Осима поведал Риббентропу, что в ближайшем будущем следует ожидать высадки японцев в Сингапуре, что же касается России, то Япония продолжает быть наготове. Продолжающийся мир между Японией и Россией, возможно, следовало считать невыгодным с военной точки зрения, но в политическом плане такой расклад казался полезным. Осима не сказал во время этого разговора о японском нападении на США.
Тем временем война продолжала раскручиваться, всем было очевидно, что Соединенные Штаты не могут больше медлить и им необходимо вступить в войну против стран оси. Следовательно, Японии приходилось выбирать: или она переходит на другую сторону и оставляет свои так тяжело завоеванные территории в Китае, или остается верной своим союзникам и ведет себя соответственно.
В то, что Япония собирается совершить прямое нападение на Америку, мы не верили даже тогда, когда в первую неделю декабря сначала через Рим, потом через Осиму нас спросили, станем ли мы в случае войны между Японией и Америкой считать себя в состоянии войны с Америкой, причем не заключим ли вскоре перемирие с общим противником, не проконсультировавшись с Японией.
Наш ответ мог быть только утвердительным. За восемь месяцев до этого Гитлер уже пообещал Мацуоке, что поддержит его страну, если нападение на Сингапур вызовет конфликт с Соединенными Штатами. Удивительно не только то, что Япония предприняла независимые и неожиданные действия против Америки, но и что наше руководство сначала расценило известие о нападении на Перл-Харбор как газетную утку – но, более того, выступая после ПерлХарбора в рейхстаге, Гитлер заявил о намерении объявить войну Соединенным Штатам, а в качестве довода сослался на наши обязательства по Тройственному пакту. С законодательной точки зрения подобное утверждение было неточным, а в политическом отношении ошибочным. Риббентроп прокомментировал случившееся следующим образом: «Великие державы никому не позволят развязывать войну. Они объявляют ее сами».
Все это было теорией, а в отношении обсуждаемой проблемы даже казалось несерьезным. Выходило, что страны мира располагались в определенном порядке в соответствии со своим правом объявления войны. Риббентропа всегда интересовала проблема прецедента. Возможно, он теперь жалел, что западные державы объявили нам войну 3 сентября 1939 года, а не мы им. И разве США, оставшиеся одной из великих держав (в соответствии с теорией Риббентропа), не обладали правом объявить войну?
Даже те, кто не соглашался с решением Рузвельта о начале войны, не сомневались в том, куда приведет такая политика. В 1940 году американский президент направил в Англию более пятидесяти эсминцев для борьбы с подводными лодками и наложил эмбарго на экспорт оружия. Затем в 1941 году последовал билль о ленд-лизе, нейтральное патрулирование Атлантики, оккупация Гренландии и Исландии, помощь Советской России из «Арсенала демократии», выдворение германских консулов, замораживание германских вкладов, Атлантическая хартия и, наконец, приказ Рузвельта открывать огонь по немецким кораблям.
