* * *
В двух шагах от нашего банка на улице Виктуар находится большая синагога, случайно ли это? Сколько раз в детстве и позднее мы приходили на улицу Лаффит за нашими отцами и вместе с ними отправлялись в синагогу; прошли годы, и к нам присоединились наши сыновья. Сколько учреждений обращались на улицу Лаффит за помощью несчастным и преследуемым евреям!
Сколько социальных и культурных организаций было создано после того, как решение об их создании принималось на улице Лаффит! Здесь же они совершенствовались, изменялись, поддерживались, развивались, управлялись, финансировались в результате бесед в темных коридорах или тихих кабинетах старого особняка или нового «здания» — постоянного места на протяжении ста семидесяти лет, важной части жизни французских евреев. В своем завещании мой дшка Альфонс де Ротшильд объявлял детям свою последнюю волю: «…Я настоятельно прошу всех моих детей и других членов семьи продолжать, насколько это возможно, в дни больших религиозных праздников собираться всем вместе в залах нашего особняка на улице Лаффит, 19, освященных для этого благого дела очагом моих родителей, собираться, чтобы всем вместе отметить праздник и в общности чувств сохранить единство семьи. Это единство во все времена было нашей силой и нашим величием…».
После того как в 1968 году изменились направленность и масштабы деятельности банка, стало невозможно поддерживать традицию вручения персоналу «новогодних конвертов» самими компаньонами во время торжественной церемонии. Эту церемонию заменил большой коктейль, устраиваемый более чем на тысячу персон. Последний такой коктейль Ротшильды устраивали в 1981 году, за несколько недель до вступления в силу закона о национализации. Как и каждый год, я на нем присутствовал, но на этот раз мое сердце сжималось, когда я прощался со всеми этими мужчинами и женщинами, занимающими у нас разные должности; одних я едва знал, с другими был хорошо знаком — но со всеми меня связывали глубокие чувства. Это было братство людей, слившихся с моей семьей воедино, участвовавших с ней в одном общем деле под одним именем, живших с ней одними заботами, решавших одну общую с ней задачу. Мы все хотели продолжать жить вместе; наше вынужденное расставание причиняло нам глубокие страдания.
Я пожимал сотни рук людей, едва сдерживавших слезы; для них, как, впрочем, и для меня, это был конец света. И в этом моем страдании, в этой боли я почувствовал, насколько я привязан к этим людям; мы все составляли единое целое, и в этом была наша сила и наша гордость. Я покидал зал по привычке с поднятой головой, но с тяжелым сердцем.
Никто из нас не думал о собственном горе. Мой кузен Ален умер через несколько месяцев. Слишком тяжелым для него оказался тот год: и разрыв с нашим прошлым, и заботы руководителя еврейской общины.
Навсегда покинуть улицу Лаффит — для Ротшильдов это было насилие, что-то совершенно немыслимое и чуждое; разрывалась пуповина, связывавшая их с родной плацентой.
