Гвиччардини раздражала некомпетентность кардинала Пассерини, до предела обострившая ситуацию. Но все же делла Ровере успел прибыть вовремя, поскольку 20 апреля войска императора вступили во владения Флоренции. Не сумев взять крепость Пиеве Санто-Стефано, они двинулись дальше на юг и спустя два дня приблизились к Ареццо, оказавшись на расстоянии пушечного выстрела от Флоренции. Ааннуа сумел добраться до лагеря Бурбона и прибыть во Флоренцию для передачи требования императора: немедленно выплатить 300 тысяч дукатов в обмен на отступление.
К счастью для Флоренции, находившаяся неподалеку армия герцога Урбино и недавно укрепленные крепостные стены вынудили Бурбона пересмотреть свои планы. Так, после нескольких довольно бестолковых попыток овладеть Ангьяри и Борго-Сансеполькро имперская армия направилась на юго-запад к Сиене. Там ради ускорения продвижения им пришлось оставить артиллерию, затем войска империи захватили дорогу Виа Кассия с одной лишь целью — овладеть Римом. Франческо Мария делла Ровере двигался следом, соблюдая дистанцию и практически не вступая в боевое соприкосновение с противником. В сущности, стратегия герцога была по-своему логичной, поскольку лишь немногие верили, что изнуренная армия, да вдобавок без артиллерии, способна взять приступом такой город, как Рим. Но имперской армии суждено было послужить подтверждением давней аксиомы Макиавелли о том, что Фортуна покоряется дерзким. Бурбон подошел к воротам Рима 4 мая и попросил позволить ему беспрепятственно пройти через город и двинуться дальше на Неаполь. Одной из причин того, что Франциск I даже не удосужился высылать войска, несмотря на свои многочисленные попытки вытянуть из понтифика деньги, было его намерение завоевать Южную Италию. Каков бы ни был исход, кампания Бурбона играла на руку королю Франции: если армия Габсбурга потерпит поражение или рассеется, одним врагом станет меньше; если же падет Рим, императорское войско будет слишком поглощено мародерством, чтобы думать о дальнейшей борьбе.
Климент VII оказался в одиночестве по той простой причине, что его нерешительность и непоследовательностьне вызывали у союзников ничего, кроме глубочайшего недоверия. Хуже того, папа пренебрег древней максимой: Si Vis расет para bellum («Хочешь мира — готовься к войне»). Отказавшись собирать деньги, подобно своим предшественникам, он предпочитал не торговать кардинальскими мантиями и в итоге остался без гроша. Без армии, без денег, беспомощно взирая на то, как войска императора подступают к Риму, Климент в панике собрал все имевшиеся в городе силы, какие только смог, состоявшие в основном из местных новобранцев. Он пытался обратиться к римским богачам дать ему деньги в долг и все-таки продал три кардинальских титула по 40 тысяч дукатов каждый.
Однако денег было слишком мало, да и время для принятия мер вышло. Получив отказ на требование предоставления свободного прохода через город, утром 6 мая войска императора пошли на штурм Рима. Бурбон погиб в первой же атаке, но его солдаты хлынули через городские стены. Клименту VII удалось скрыться в замке Святого Ангела, тогда как швейцарские гвардейцы погибли все до единого в судьбоносном арьергардном бою. То, что последовало за штурмом, можно назвать лишь чудовищным кошмаром: никем не контролируемые солдаты имперской армии предались безудержному насилию, грабежам и убийствам. Спастись не удалось никому — женщин всех возрастов, больных и калек, даже монахинь вытаскивали из монастырей на улицы и принуждали утолять солдатскую похоть, мужчин подвергали пыткам в надежде выведать у них, где спрятаны ценности, или просто ради забавы. Тех, кто пытался оказать сопротивление, убивали на месте: бесчисленные тела устилали землю, повсюду были разбросаны реликвии, документы и утварь.
Гвиччардини насчитал около 4 тысяч погибших во время осады и за первые часы разграбления Рима. Религия и политическая принадлежность едва ли что-нибудь значили для обезумевшей солдатни. Испанские и итальянские католики вместе с немецкими лютеранами без разбора грабили церкви и дома даже тех, кто поддерживал Габсбурга, а все оставшееся досталось крестьянам Колонны. Действительно, в те времена говорили, что «германцы ужасны, итальянцы и того хуже, а испанцы хуже всех».
Общая сумма награбленного достигала чудовищной цифры в миллион дукатов, включая деньги, полученные в качестве выкупа и в результате вымогательств. Дворец Колонны, где укрылись тысячи горожан, не тронули, и не только потому, что он был надежно обороняем, но и потому, что засевшие там готовы были уплатить за сохранение жизни огромные суммы. Вместе с теми, кому посчастливилось попасть в замок Святого Ангела, немало людей удалось перетащить через стены в плетеных корзинах. С бастионов крепости Климент VII, утратив всякую надежду на утешение, наблюдал за резней внизу, герцог Урбино, который задержал наступление, чтобы силой сменить власть в Перудже, прибыл в окрестности Рима лишь спустя несколько дней. После вялой попытки вызволить папу он решил, что город уже не спасти, и благоразумно отошел на север.
Макиавелли находился в голове колонны войск Лиги, чтобы выбрать место для постоя, и поэтому не видел того, что творилось во Флоренции 11 мая, когда туда добралась весть о разграблении Рима. Кардинал Пассерини собрал необходимые войска для удержания контроля над городом, но уже очень скоро убедился, что его покинули все, даже те, кто до последнего момента считал себя сторонником Медичи. Ненависть флорентийцев к Клименту VII достигла кульминации, флорентийцам надоело, что к ним относились как к подданным Рима, и они были возмущены тем, что им пришлось выложить 600 тысяч дукатов на оплату войны понтифика.
16 мая совещательный комитет рекомендовал восстановить старую республиканскую конституцию, позволив Медичи остаться в городе как частным лицам. Однако Пассерини счел благоразумным уехать вместе с Ипполито и Алессандро де Медичи, чей отъезд ускорила их родственница Клариче Строцци: она крепко выругала их (так, по крайней мере, поговаривали) за то, что они превратили ее отчий дом в «стойло для мулов» — язвительный намек на их незаконное происхождение.[91] Запершись в крепости, Климент перестал обращать внимание на то, что происходило в городе, при этом прекрасно понимая, что без папской поддержки режим Медичи обречен. Он изыскал способ сообщить во Флоренцию, прибегнув к помощи Франческо Гвиччардини, что желает, чтобы горожане по своему усмотрению «на благо города» избрали правительство. Макиавелли высмеял этот жест, заявив, что папа великодушно даровал то, что более ему не принадлежало.
