Глеб работал для московских театров, печатался в журналах, оформлял выставки. Получал неплохо. Но главный доход ему шел от игры на бильярде.
Я специально ходил смотреть, как Глеб играет со знаменитыми игроками, и, конечно, ставил на него. И частенько выигрывал.
Почему-то бильярдная эта полюбилась Василию Сталину.
Обычно его адъютант звонил и сообщал, что генерал едет покатать шары. Немедленно маркер объявлял об этом игрокам, и те, даже не закончив партию, уходили.
Но однажды, в апреле 1951 года, всемогущий генерал приехал туда без звонка. Глеб доигрывал партию с сочинским игроком Борей Ялтой. Партия была серьезная, сумма крупная, ставки в тотализаторе крутые.
Первыми в бильярдную влетели два майора ВВС и потребовали, чтобы все выкатывались подобру-поздорову. За ними вошел Василий Сталин.
– Чего вы им мешаете, пусть доигрывают, а я посмотрю.
С большим трудом Глеб выиграл.
– Слушай, – подошел к нему майор из свиты сына вождя, – Василий Иосифович хочет с тобой сыграть.
– Извините, – развел руками Глеб, – я очень устал.
– Ничего, – попер на него майор, – сгоняешь пару партий, но проиграешь, иначе – пеняй на себя.
– Не буду! – Характер у Глеба был железный, а пять медалей «За отвагу» трусам не давали.
Из кресла поднялся Василий, подошел и сказал, улыбаясь:
– Давай сгоняем партию в «американку», друг. Глебу ничего не оставалось, как согласиться.
– Почем играем? – спросил Василий.
– Назначайте.
– По полкуска.
– Состоялось. – Глеб усмехнулся: по такой мелочевке он никогда не играл.
Пока маркер расставлял шары, к Глебу подошел полный полковник.
– Ты должен проиграть, – скомандовал он.
– Солдатам приказывай.
Разбивал Василий. Следующий удар был Глеба. Он с «одного кия», как говорят бильярдисты, закончил партию.
– Все, – сказал Глеб и поставил кий на место. Все молчали. Василий Сталин побагровел и, насупившись, глядел на Глеба.
– Позвольте получить.
– Ты что, ты что!.. – поперли на Глеба офицеры свиты.
Он надел пиджак с прикрепленной орденской колодкой, где, кроме пяти медалей, расположились ленточки четырех орденов, усмехнулся и пошел к двери. Выходя, оглянулся и бросил небрежно:
– Не по-игроцки. В вестибюле его догнал майор из свиты.
– Ты фронтовик, парень боевой, соскочил бы ты из Москвы, наш хозяин злопамятный, он тебе этого не простит.
Глеб так и сделал. И пока не осядет пена, уехал в Сочи.
А ресторан на втором этаже гостиницы «Москва» мы не любили и называли его вокзалом. Все ждали, когда наступит 5 мая и откроют кафе «Птичий полет» на тринадцатом этаже и ресторан на седьмом. Это было отличное место. Прекрасный летний ресторан с замечательной кухней и великолепным джазом, которым руководил саксофонист Гриша Кац.
Однажды мы пришли на седьмой этаж потанцевать и попить шампанского. Нас устроили за удобный столик, мы сделали заказ по нашим скромным средствам и пошли танцевать.
За соседним большим столом веселая компания отмечала день рождения некоей молодой дамы. Где-то около часа ночи к столу подошел запоздавший гость и преподнес виновнице торжества букет и огромный торт. Вручил и сразу же ушел.
В нашей компании сидел знаменитый московский человек Боря Месхи по кличке Бондо. Он не пропускал ни одной хорошенькой женщины, поэтому уже давно поглядывал на новорожденную и, наконец, начал атаку. Он подошел к ее столу и, как положено по московскому ресторанному этикету, попросил у сидящего рядом мужчины разрешения потанцевать с дамой. Но человек этот был основательно пьян и забыл о ресторанном этикете. Он послал Бондо к известной матери. И сделал это не подумав, так как Боря был один из знаменитых московских драчунов.
Он незамедлительно въехал в ухо хаму. И началось!.. Естественно, мы вмешались, в драку полезли мужчины с других столов…
Раздалась трель милицейского свистка. Гриша схватил меня, Бондо и наших девочек и затолкал в кухонный лифт. Мы вместе с грязной посудой скрылись от доблестной столичной милиции.
А продолжение этой истории я узнал через шесть лет в МУРе.
Всех задержанных доставили в 50-е отделение милиции на Пушкинской улице – «полтинник». Далее все было по науке: предъявить документы, вынуть все из карманов.
У задержанной дамы отобрали сумочку и торт, который она судорожно прижимала к груди.
– Не беспокойтесь, – сказал дежурный, – мы его ак куратно поставим, а когда разберемся, вернем вам.
Торт отнесли в комнату угрозыска и аккуратно поставили на сейф.
Пока в дежурной части шел разбор полета, в кабинет угрозыска зашел задержавшийся на работе начальник отделения подполковник Бугримов.
– Что за красуля в аквариуме причитает о каком-то торте?
– Да вот он, Иван Федорович, на сейфе стоит. Бугримов взял торт, поставил его на стол, снял с ко робки крышку, пригляделся.
– А ну посмотри, – сказал он оперу.
– Торт как торт.
– Да нет.
Бугримов вынул из стакана, стоявшего на окне, ложку.
– Товарищ подполковник, эта баба хипеж подымет.
– Ничего, мы ей новый купим. – Бугримов засунул ложку в крем и вытащил из глубины торта не цукаты, не миндаль, а усыпанный бриллиантами браслет.
– Звони в МУР, – скомандовал он. Через полчаса приехал дежурный по МУРу старший опер Сергей Дерковский. В торте нашли не только браслет, но и камни, броши. Через час в отделение доставили заспанного кондитера с необходимыми инструментами. Ценности уложили обратно, а кондитер умело замаскировал их кремом и цукатами.
Все вещи были в розыске, с двух краж и одного квартирного грабежа.
Даме вернули торт. Она вышла из отделения и подняла руку.
Немедленно рядом остановилось такси, дама села в машину и скомандовала:
– На Сретенку, в Последний переулок.
Она вышла у дома номер 6, поднялась на второй этаж.
Опера уже знали, что она пришла к известному скупщику ювелирки Андрею Чубукину по кличке Сапфир. Пробыла у него дома минут сорок. Вышла – и опять ей «повезло» с такси.
А сыщики поднялись к Сапфиру. Тот понял все и отпираться не стал, знал: если Дерковский обещает, что за чистосердечное дадут по низшему пределу, то так и будет. Он выдал вещи, сказал, что заплатил даме деньги и что она договорилась с кем-то по телефону передать их в три часа в саду «Аквариум».
Дама сидела на скамейке рядом с летним кинотеатром и ела эскимо в шоколаде. Ровно в три к ней подошли двое. Дерковский сразу узнал их: московские уркаганы Валька Калмык и Борька Писарь.
Они сели на лавочку. Дерковский подошел и сказал тихо:
– Давайте без беготни, все перекрыто. Поедем на Петровку добром.
* * *
С высоты седьмого этажа я гляжу на успокоившийся город. За домами угадываю переплетение переулков, и мне кажется, что в одном из них я обязательно поймаю свою птицу-удачу… Уже нет седьмого этажа. И гостиница покрыта грязными тряпками, и будет ли она – нам неведомо.
