На следующий день на пороге показался Адриан, преданнейший слуга Карла, следующий всюду за своим повелителем. По странному совпадению наставником Карла, родившегося в Генте, был тоже Адриан — известный кардинал Утрехтский, впоследствии ставший ненадолго папой Адрианом VI. Слуга молча провел Тициана по коридору через пост охраны в покои Карла. С первого же взгляда Тициан заметил, что император заметно сдал и осунулся с лица, хотя ему было всего лишь сорок восемь лет. Давала о себе знать изнуряющая его мочекаменная болезнь. Он недавно вернулся с заседания рейхстага, на котором обсуждался вызвавший дискуссию проект будущего Аугсбургского религиозного мира. В живых уже не было главного возмутителя спокойствия Лютера, а верный его ученик и последователь Меланхтон, называемый теперь «учителем Германии», был куда более терпим в вопросах вероучения. Пройдет еще немало времени, прежде чем будет принят документ о достижении религиозного мира, в основу которого заложен знаменитый принцип cujus regio, ejus religio — «чья страна, того и вера».
Карл был рад встрече с Тицианом, к которому испытывал искреннюю симпатию. Он поблагодарил за портрет покойной жены и с радостью принял в дар две картины, принесенные художником при помощи Адриана и учеников мастера. Император долго смотрел на «Ессе Ноmо», а вот «Венера» вызвала на его устах некое подобие улыбки, и он, обернувшись, с любопытством окинул взглядом Тициана, словно видя его впервые и стараясь понять, сколько же лет этому статному пожилому мастеру. Позднее стало известно, что Карл не взял картину с собой в Испанию, оставив ее в одной из своих резиденций в Нидерландах. А видевшие «Венеру» его приближенные заказали автору повторение сюжета с органистом, не отрывающим взора от возлежащей перед ним обнаженной красавицы.
Через пару дней поутру Тициан повстречал Карла, возвращающегося верхом с прогулки. Он уже начал писать его триумфальный портрет и тут же попросил императора на секунду задержаться в седле, стараясь зафиксировать позу всадника и скакуна. В его комнате во дворце находились некоторые атрибуты парадного снаряжения Карла, принесенные верным Адрианом. У стены стояло загрунтованное большое полотно (205x122 см). Работа продвигалась, но отвлекали участившиеся визиты высокопоставленных особ, собравшихся в Аугсбурге по знаменательному случаю.
Тициан никак не мог отказать брату императора, напористому Фердинанду Австрийскому, который жаждал иметь портреты себя и всего своего семейства. Особую настойчивость проявляла Мария Венгерская, теперь регентша Фландрии и Нидерландов. Ее нередко сопровождал мрачный герцог Альба. Королева пребывала в том возрасте, когда женщина начинает утрачивать вместе с молодостью былую красоту, но все еще излучала обаяние. Она была хороша собой, образованна и приходила иногда с изящно изданным в Венеции томиком Эразма, с которым встречалась в Роттердаме. Королева любила делать ссылки на его максимы, когда разговор касался противостояния католиков и протестантов.
Среди новых знакомых запомнился Тициану и молодой художник Кристоф Амбергер, побывавший в свое время в Венеции и сгоравший от желания показать великому мастеру красоты родного города, в архитектуре которого особенно заметно венецианское влияние. Вот только времени на это у Тициана не было, но любезностью немца с радостью воспользовались его молодые спутники.
Помимо написания портретов художнику надлежало присутствовать на разных приемах, на которых многие хотели познакомиться со знаменитым венецианцем. Было известно, что по заданию императора он работает над серией картин, изображающих победителей и побежденных в знаменательном сражении. Тициан поражал людей достоинством, с каким он держался, удивительной простотой и сердечностью в общении, без тени высокомерия и бахвальства. А вот Аретино в присланном письме сетует на затянувшееся молчание друга, который, видать, вознесся при дворе в Германии и вконец зазнался. Но литератор не был бы самим собой, если бы по-дружески не надавал кучу советов, как надо представить триумфатора Карла на картине в окружении Фортуны и Славы. Его советы изрядно позабавили Тициана, которому вспомнился рассказ Микеланджело о советах того же Аретино, как нужно было писать фреску «Страшный суд».
Заказы шли один за другим. Тициан трудился не покладая рук, в каком-то порыве написав немало превосходных портретов. Ему даже пришлось обратиться за помощью к Денте, чтобы тот срочно прислал недостающие краски, особенно лазоревую, которую здесь не найти. Наконец он пригласил к себе Карла V взглянуть на готовую картину. Император долго стоял перед своим изображением верхом на лошади в полном боевом снаряжении. Его слуга Адриан даже пал на колени перед холстом, настолько ошеломляющим было это зрелище на фоне неба, окрашенного лучами заката. Взгляд императора обращен вдаль, на бледном лице соединяются гордость одержанной победой, напряжение и накопившаяся за последние годы усталость. Образ Карла предстает как воплощение полноты власти, но и ее трагического одиночества, что подчеркивается безлюдным пейзажем и растворяющимися в бесконечности далями. Этот официальный портрет главы государства с явно обозначенной в нем политической и социальной значимостью изображенного лица отмечен глубоким психологизмом. Позднее под влиянием Тициана изображение коронованных особ верхом на коне получит в Испании широкое распространение, в том числе в работах Веласкеса.
Уже на следующий день огромная картина была установлена в одном из дворцовых залов для всеобщего обозрения. Это был подлинный фурор. Перед картиной все время толпились люди. Однажды пришел посмотреть на своего победителя плененный саксонский курфюрст, грузный Иоганн Фридрих с заметным сабельным шрамом на щеке. Держался он с большим достоинством, и трудно было признать в нем побежденного. По нему было видно, что он доныне хранит верность своему девизу: Tugend bringt Ehre — «Доблесть приносит честь». Говорят, когда он был приведен после битвы к Карлу V, тот спросил его: «Так признаешь ли ты во мне своего государя?» — на что пленник ответил: «Надеюсь, что со мной будут обходиться как с курфюрстом, ибо таковым я был рожден».85
Мария Венгерская заказала для своей галереи портрет побежденного курфюрста, который и был написан в Аугсбурге (Вена, Музей истории искусств). С саксонским князем пришел и Лукас Кранах. Присутствовавший на встрече Сустрис успел шепнуть мастеру, что это друг покойного Лютера. Иоганн Фридрих оказался приятным собеседником. Он не раз бывал в Ферраре и живо интересовался тамошними делами. И пока с помощью Сустриса шел непринужденный разговор перед огромной картиной, молчаливый Кранах успел набросать эскиз для будущего портрета Тициана.
