книги, переводивший то, что кричали мне эти люди, – фантастика! Жена Роберто – я думал, что это его жена, вполне возможно, что так оно и было, они жили вместе, – она была одним из продюсеров и еще готовила, но какие случались у этой парочки скандалы! Изучение сценария фактически было отодвинуто на задний план. И вопросы типа: «Не могли бы вы, пожалуйста, обрисовать, каким, по вашему мнению, должен быть мой характер?», – не имели никакого значения! Личная неприязнь была в порядке вещей. Люблю я итальянцев – они готовы взорваться в любой момент.
Ну, а посреди всего этого я должен был играть сумасшедшего персонажа, Лео Смита, избалованного богатого сопляка, предоставленного самому себе. Подразумевалось, что он одинок, но происходит из богатой семьи, и здесь вроде как была заложена идея, что это в конечном счете может подействовать развращающе. В какой-то степени это было мне созвучно – но не совсем. Очевидно, образование научило его тому, что он превосходит других, и в этом заключалась суть моего подхода, так я пытался заставить все это работать. На самом деле я не получал никакой помощи, но все в порядке. Лучшим советом Харви мне было: «Просто сделай это! И отнесись ко всему серьезно, как только включат камеру!» Спасибо, ну прям фантастика. И вот я такой, изо всех сил пытаюсь вспомнить диалог, что для меня было самым сложным. Мне очень тяжело выучить диалог, потому что для меня в нем нет личного смысла, он не исходит из глубины души. Многие актеры говорили мне об этом: если у тебя сильная личность, ты понимаешь, что это почти невозможно сделать. Ты должен быть чистым листом.
В фильме явно подразумевалась смена ролей персонажей, такая же штука, как в «Представлении» [284], например: «Кто на самом деле доминирует, а кто манипулирует? Типичная ситуация с альфа-самцом: кто реально здесь командует?» Мне казалось, что в «Представлении» Мик Джаггер был потрясающим, особенно из-за той песни, которую он исполнял, блюзовой песни на гитаре – «Memo From Turner». По крайней мере, ему было за что ухватиться, а мне – нет. И на задворках моего сознания вертелась одна мысль: только бы не кончить, как Дэйв Боуи! Он такой чурбан в кино.
Как оказалось, у меня недостаточно актерского опыта, чтобы знать, как изобразить персонажа. Я не мог смотреть в глаза другим актерам и произносить реплики, потому что в ту же секунду, когда я ловил чей-то взгляд, диалог мгновенно исчезал из моей памяти. Это было так: «Ха-а-арв-и, а что я теперь делаю?»
Конечно, я был жутко напуган Харви. Да ладно, как тут не быть? Что за охуительно классный актер. Но опять-таки я был на него типа немного зол, потому что тот слишком серьезно относился к своей роли. Если мы вместе шли куда-нибудь поужинать, он все еще был в образе. Играя полицейского, он искал свой пистолет в кобуре. Эти вещи значили для него больше, чем просто весело провести время. Я как-то сказал ему на одном ужине: «Давай повеселимся!» Он повернулся и спросил: «Что такое веселье?» Серьезно! «Ух ты, черт возьми!» Впервые в жизни я лишился дара речи.
Похоже, Харви знал обо мне не слишком много или, по крайней мере, не подавал виду, что знает. Потом, после того как в сентябре мы закончили снимать фильм, он пришел на концерт в зал «Роузленд» в Нью-Йорке, чтобы посмотреть, как я выступаю с PiL, и типа: «О боже, я и не подозревал, что ты такое выдаешь! Ух ты!» Какого бы персонажа он ни видел во мне, пока мы снимали фильм, он не знал, что делает мистер Роттен, когда выходит на сцену, как я могу войти в раж, как реально умею завести толпу… Я выплескиваю всего себя на сцене, и, возможно, я не показал этого на съемках фильма. Жаль, Харви мог бы научить меня, как использовать такую энергию в актерской игре. После фильма мы с ним несколько раз встречались, мы прекрасно ладим друг с другом.
Я был шокирован тем, какие хорошие отзывы я получил за «Орден смерти». Популярный в то время на телевидении «Би-би-си» кинокритик Барри Норман сказал что-то вроде: «Пока все неплохо, но надо подождать его следующего фильма, чтобы понять, действительно ли он хороший актер, или он всего лишь играл самого себя». Я совершенно определенно не был собой!
Я осознал, что нахожусь за пределами своей зоны комфорта, но не сказать, что это было особо интересно. Мне не нравилось постоянное давление. Я могу понять напряженность подготовки к выступлению – после этого ты выходишь на сцену и работаешь, и это полтора часа облегчения. В кино же надо пятнадцать часов ждать, чтобы отработать одну минуту, плюс пара дополнительных дублей с разных ракурсов. Это так запутывает мозг. Что, черт возьми, я должен здесь воспроизводить? К тому времени, когда снимается уже третий ракурс с затылка, наступает момент, когда ты реально понимаешь свою роль, поэтому лучшее, что тебе удается достичь в фильме – все то напряжение, гнев, тоску и развитие характера, которые когда-либо были возможны, – оказывается запечатлено на пленке с затылка. Они живут в другой вселенной, и я никак не могу с ней свыкнуться.
Я не мог смириться с тем, что фильм, в том виде, в каком его увидят в кинотеатрах, не поддается моему контролю. То, что выбросят на пол в монтажной, может оказаться моими лучшими кадрами. Это пугает. Я знаю себя – я не могу работать в той обстановке, где у меня нет права голоса при создании окончательного продукта. Я должен быть вовлечен во все это на всех стадиях производства, и то, что предопределено интерпретациями других людей, для меня не работает. Я не считаю себя одним из инструментов. Я не инструмент! Актеры могут возвеличивать себя и получать награды, «Оскары», что угодно, но на самом деле они не более важны, чем модели на модном показе – имеет значение одежда, которую те пытаются продать. Вот и все, что ты есть: своего рода вешалка.
Так что я закрыл двери в мир актерства, но потом пришла целая куча предложений. Боже, если бы вы знали, что я отказался от «Зубастиков» [285], дешевой и отвратительной подделки «Гремлинов» [286]. Я был очень доволен – кризис предотвращен! Как я бы смог играть в таком фильме – сражаться с этими инопланетными меховыми шариками!
Было много других предложений, но, скажем так, актерская сторона меня истощилась. Я был настроен негативно и не видел потенциала в очень многих предложениях,
