— Отдыхать будете? Сейчас разместим по хатам. Обедать будете? Обеспечим.
Восточнее Хворостова начиналась сфера деятельности линьковских отрядов. В одной из деревень нас обрадовали, сообщив, что на противоположном конце появились «батинцы» (так и назвали). Мы поспешили им навстречу. Вот они: идут человек пятьдесят с винтовками, с автоматами, а впереди шагает знакомая фигура — сутулый и, как всегда, мрачный Перевышко. Как я обрадовался ему! Ведь мы более трех месяцев не виделись!
— Сашка!
— Товарищ комиссар! — в тон мне воскликнул Перевышко.
Обнялись. И наши спутники так же радостно приветствовали друг друга.
— Ты куда направляешься? — спросил я.
— Особое задание — подрыв эшелона с захватом языка, — хитро улыбнулся он и полез в карман. — Закурим, товарищ комиссар. Саранская. Я ее давно берегу, словно чувствовал, что мы встретимся.
— Ну и как — одну на двоих, как в Ковалевичах?
— Хм… Смеетесь! Нет, закурим самостоятельно, на каждого. Да я и вашим хлопцам могу подарить пачку в честь встречи.
— Ох, какой ты богатый!
— С последнего самолета это богатство сбросили.
— А мы все на самосаде да на немецких сигаретах. Сам знаешь, от самосада глаза на лоб лезут, а от сигарет, наоборот, один дым, как от соломы.
Перевышко, не торопясь, словно желая похвастаться, развертывал цветистый шелковый кисет.
— Да ты и кисетом обзавелся! И даже с надписью!
Он многозначительно поджал губы.
— Это дорогой подарок. От Насти. Помните, в Липовце у нас связной была? Сестра Виктора Стовпенка.
— Не забываешь?
— А вы разве забываете?.. Сколько она нам помогала!
— Да, образцовая ополченка… Но, помнится, ты и, на нее тогда ворчал.
— Ну, что вы!..
— А когда она нас в лесу проморозила?.. Помнишь, не убрала свою сосновую ветку?
— Ах, да!.. Ну, это не в счет.
Оба мы вспомнили суровую зиму прошлого года и далекий Липовецкий лес. Мы часто заходили в Липовец, и на обучай опасности у Насти был для нас условный знак. Сарай у них стоял на пригорке, а за сараем, со стороны леса, валялся большой сосновый сук — разлапистый и зеленый. Когда в деревне появлялись фашисты, Настя ставила этот сук торчком, прислонив его к стенке сарая, а когда фашисты уезжали, опять бросала его на снег. Один раз, увидев этот сигнал, мы остались в лесу дожидаться, пока фашисты уедут: на ночь они никогда не задерживались в Липовце. Но время шло, а сосновый сук все стоял и стоял у сарая. А мороз был сильный… Начало смеркаться. В деревне стихло. Перевышко ругался:
— Забыла, рыжая!..
Да и все мы недоумевали и нервничали, не спуская глаз с сарая. И вдруг увидели: бежит наша Настя прямо через сугробы, торопится и снимает зловещий сигнал…
— Ага, вспомнила!
А она действительно забыла и сама расстроилась, узнав, что своей рассеянностью продержала нас два часа без дела в лесу.
Мы отогревались в теплой хате, а Перевышко, шагая из угла в угол, размахивал руками:.
— Заморозила!.. Если бы это не ты, я бы…
Остальные смеялись:
— Перестань шуметь!.. Ну, она виновата, понимает. Ведь у нее единственный раз получилось такое.
А Настя ковыряла землю в цветочной банке.
— Да ты что — слушать не хочешь! — выходил из себя Перевышко.
— Подожди, Саша!.. Ты не сердись… Вот видишь…
Она сказала это так обезоруживающе мягко, как только может сказать женщина, и обернулась, держа в руках горку медных блестящих патронов для ТТ.
— Видишь?.. Я их в цветке спрятала.
Сашка ворчал, но уже не так строго и уже не грозил сделать что-то с Настей за ее провинность.
Давно это было, но и сейчас он улыбался, вспоминая про Настю:
— Рыженькая!.. Что-то у них там делается?
…Цигарки саранской махорки догорали, затянемся еще разок-другой — и надо идти. Я спросил у Перевышко:
— Ты не знаешь, зачем меня Батя вызывает?
— Догадываюсь. Его отзывают в Москву. Все хозяйство он сдает Чёрному, а вас, наверно, хотят комиссаром.
— Та-ак… Нет, на Центральной базе я не останусь. Это не по мне… Ну, пора двигаться… Докурили?.. До свиданья, Сашок! До скорой встречи!
До скорой встречи!..
Опять обнялись, и Перевышко, приняв обычный суровый вид, повел свой отряд дальше.
Пошли и мы. Я все еще был под впечатлением встречи. Хороший все-таки парень этот Сашка, несмотря на свою взбалмошность и неорганизованность!.. Но что он говорит насчет моего нового назначения? Это мне не по душе. Я привык к живой практической работе, привык непосредственно проводить боевые операции. Да и бросать налаженное дело, оставлять товарищей, с которыми так хорошо сработался, мне не хотелось. А Черный и без меня справится. У него будет хороший помощник Якушев, опытный партийный работник… Обсуждать приказы, конечно, нельзя, но, может быть, все-таки удастся убедить Батю?.. Молча шагая впереди отряда, я придумывал все новые и новые доводы в свою пользу, и они казались мне неопровержимыми…
Поздно вечером переправились через Случь и в Милевичах нашли Батину заставу. Тут опять встретились старые знакомые по Березинским лесам! Мы переночевали у них, а утром были на Центральной базе. Батю не застали: он целые дни проводил на строительстве аэродрома. Стоило послушать, с какой гордостью произносили это слово. Еще бы — партизанский аэродром. Там я и встретил Батю. День был пасмурный. Моросило. Под серым осенним небом большая поляна, выбранная Батей, действительно напоминала строительную площадку. Наперебой стучали топоры, звенели пилы, падали на краю поляны могучие сосны. На лошадях перевозили куда-то свежие бревна. Лопатами, плугами и боронами ровняли площадку. Человек двести, по самым скромным подсчетам, было занято на этой работе. Да, мы в партизанских лесах еще не видывали мероприятий таких масштабов!
А вот и Батя. В старой распахнутой кожанке, в шапке, криво съехавшей набок, он в самом центре работ, показывает, распоряжается. Увидел меня. Заулыбался. Пошел навстречу. После рапорта и приветствий повел показывать строительство.
— Здесь будет посадочная площадка. Все высчитано и размерено. Эти сосны оставим: под них можно при случае закатить самолет, чтобы сверху не увидали… А здесь выроем землянки для охраны. А тут склад… А тут…
Он предусмотрел все и все хотел сделать по-настоящему. Конечно, это было интересно. Наконец Батя заговорил и обо мне:
— Как, вы не забыли украинский язык?
— Нет, не забыл.
— И быт знаете?
— Знаю.
— А историю?
— Ну конечно. Как же не знать историю родной страны!
— Вот и хорошо! Ваше место на Украине!
— То есть?.. Я не понимаю.
