провианта. Возникли мысли, чтобы все-таки идти к Молуккским островам, но никто на борту не знал, как туда добираться [814]. Они продвигались, следуя ненадежным указаниям захваченных путников или местных лоцманов, пока 6 ноября 1521 года не обнаружили «четыре высоких острова». Местный лоцман – единственный, согласно Пигафетте, имевшийся на корабле – заявил, что они относятся к Молуккским. «Услыхав это, мы возблагодарили Бога и в знак радости дали залп из нашей артиллерии» [815]. Возможно, радость была не такой уж сильной при мысли, что практическое использование столь долгого маршрута, который они проделали, было бы бессмысленно.
Если бы они могли точно определять долготу, это тоже не доставило бы им особого удовольствия, поскольку корабли уже вышли из разрешенной испанской зоны мореплавания. После гибели Андреса де Сан-Мартина, возможно, на кораблях просто не оставалось никого, кто мог бы провести хоть какие-то вычисления. В журнале Альбо фиксация долготы возобновилась после того, как корабли достигли Борнео. Расчеты местоположения того, что он называет Брунеем, – 201 ° 5́ «от демаркационной линии» – примерно верны, если имеется в виду Тордесильясская линия и мы помещаем ее примерно в 46 ° к западу от Гринвичского меридиана. Такой результат дал бы путешественникам понять, что они уже глубоко забрались в португальскую зону мореплавания; однако этого бы не произошло, если бы Альбо, вопреки собственным записям, вел расчеты от пункта отправления – Севильского меридиана. В любом случае, поскольку путешественники еще не достигли Молуккских островов, подозрения в том, что Борнео полностью или частично находился в зоне интересов Португалии, не могли стать поводом для отчаяния, даже если бы было известно, что долгота определена точно. Но этого известно не было. Ни один моряк того времени не полагался на вычисления долготы. Даже широта, как известно, определялась приблизительно, а порой и гадательно. Согласно вычислениям Альбо, Бруней (если действительно имелся в виду современный Бруней) оказывался гораздо севернее, чем в реальности, – примерно на градус с четвертью. На суше штурман мог бы справиться с расчетами и лучше.
По дороге на Молуккские острова Альбо записал очередные вычисления положения «острова на экваторе»: судя по всему, это был Моти (если мы правильно отождествляем его с нынешним островом Мотир), но в таком случае он отправил остров слишком далеко к югу – точно на экватор. Впрочем, в разных местах журнала Альбо приводит различающиеся данные об «острове на экваторе»: в первом случае, возможно, имеется в виду Тернате, а не Мотир, и он располагается в 190,5 ° к западу от Севильского меридиана; во втором – в 191,75 ° к западу от него. Возможно, вся эта арифметика кажется утомительной, но ее необходимо понять, если мы хотим знать, где находились путешественники, по их мнению, и в какой момент, как они считали, вторглись в область интересов Португалии. Нет оснований предполагать, что измерения Альбо берут за точку отсчета Тордесильясский меридиан: его слова явно следует трактовать так, что он вел расчеты от Севильи [816]. Оба этих результата, таким образом, помещают острова по испанскую сторону Тордесильясского антимеридиана, притом с хорошим запасом – около 30 °. Пигафетта писал, что Тидоре находится на «161 ° долготы от демаркационной линии», что соответствует долготе примерно 200 ° к западу от Севильи [817], то есть намного дальше, чем у Альбо (и примерно на 70 ° меньше истинного значения), но примерно в той же зоне. Поскольку Альбо пишет, что архипелаг тянется с северо-востока на юго-запад, теоретически возможно, что часть его он мысленно располагал гораздо ближе к португальской части. Но широко распространенное представление, что Альбо в принципе размещал Молуккские острова в зоне португальских интересов, ошибочно.
Из писем Франсишку Серрана Магеллан знал, что Тернате – лучшее место для ведения дел. Но Серран был мертв, а вероятность встретить дружественный прием на Тернате мала, так что Элькано и Эспиноса отправились на Тидоре, чтобы обменять свои безделушки и ткани на гвоздику, мускатный орех и мускатный цвет. Но один остров не мог предоставить столько товаров, сколько они могли погрузить и приобрести по местным ценам. Поэтому корабли, встав на якорь, стали своего рода торговой базой, куда устремились купцы со всего архипелага. Испанцы заключили ряд договоров, в том числе с султаном Тидоре: Элькано, вернувшись в Испанию, продолжал сжимать в руках этот бесценный документ. В итоге корабли закупили больше груза, чем могли перевезти, так что договорились, что султан Тидоре обеспечит хранение некоторых покупок. Они оставили здесь также часть своих безделушек и другого невостребованного товара. Это довольно печальный список: множество тюков оказавшихся ненужными тканей, полсотни сгнивших окороков, около 100 гребней, 150 дюжин колокольчиков для соколиной охоты, 75 дюжин красных шапок, небольшие весы, большая медная печь, десять сломанных пушек, два сломанных якоря и пять дюжин свистков-пищалок, сделанных в Париже и взятых Мендосой в качестве личных товаров для обмена. Пятьсот швейных игл были преподнесены в дар султану Тидоре, которому они предположительно были не нужны. Ему же предназначалось седло, обитое бархатом и шелком [818].
Корабли находились в плохом состоянии: «Тринидад» был весь изъеден червями и давал слишком много течей, чтобы успешно добраться домой. Поэтому Элькано было поручено сразу же отправиться на «Виктории» домой, а второй корабль встал на ремонт. Испанцы узнали, что португальцы охотились за ними и пытались перехватить еще в Атлантическом океане. Поэтому нужно было решить, как лучше избежать погони по дороге домой.
Очевидным решением было бы следовать, по всей вероятности, изначальному плану Магеллана и вернуться в Испанию тем же путем, каким они добрались до Молуккских островов. Однако сила и регулярность ветров, которые перенесли их через Тихий океан, не обещали шансов на успех. Тем не менее единственным способом не попасть в португальскую зону интересов и тем самым выполнить приказы короля и избежать преследования было отправиться на восток. Ближайшим дружественным направлением была Центральная Америка, или Дарьен, как она в то время чаще всего называлась: в то время там уже существовали испанские колонии. Основной проблемой, однако, было поймать западные ветры: в широтах Молуккского архипелага они не дули, а течения были направлены в другую сторону.
Видимо, после консультаций с местными мореплавателями Гонсало Гомес де Эспиноса решил попытаться направиться на восток на «Тринидаде». В поисках попутного ветра он повернул на северо-восток. «Я молился Господу, – вспоминал один из членов экипажа Хуан Баутиста де Пунсароль (возможно, более правильно – Джованни Баттиста да Пунцароло, так как его родным языком был итальянский), – чтобы корабль смог в течение 50 дней отбыть в Дарьен». Однако на самом деле прошло четыре месяца, прежде чем «Тринидад» смог выйти в море. Изображение этого корабля на всех парусах, но с низкой осадкой встречается на карте 1529 года, составленной
