Однако с точки зрения осязаемых практических результатов посольство надо признать весьма успешным. Петру и его послам удалось привлечь на русскую службу более восьмисот европейских специалистов, в большинстве голландцев, но также и англичан, шотландцев, венецианцев, немцев и греков. Многие из этих людей долгие годы прожили в России и внесли важный вклад в модернизацию страны, навсегда вписав свои имена в историю петровского царствования.
Еще важнее оказалось то глубокое и стойкое впечатление, которое осталось в душе самого Петра после посещения Европы. Он поехал, чтобы научиться строить корабли, и с этой задачей прекрасно справился. Но любознательность заставила его открыть для себя и целый ряд неизвестных прежде областей знания. Он с интересом окунался во все, что попадалось ему на глаза, – изучал микроскопы, барометры, ветровые приборы, монеты, мертвые тела, зубные клещи, не говоря уж о кораблестроении и артиллерийском деле. Все, что он увидел в процветающих городах и портах Запада, что узнал от ученых, изобретателей, купцов, ремесленников, инженеров, печатников, солдат и матросов, подтверждало его убеждение, сформировавшееся еще в Немецкой слободе: русские в техническом отношении отстали от Запада на десятилетия, а может быть, и на столетия.
Спрашивая себя, как это могло случиться и каким образом можно исправить положение, Петр пришел к пониманию того, что корни европейских технических достижений кроются в высвобождении человеческого разума. Он осознал, что Возрождение и Реформация, нисколько не затронувшие Россию, разрушили церковные оковы Средневековья и создали атмосферу, в которой могла процветать свободная философская и научная мысль, разнообразнейшая коммерческая деятельность, предпринимательство. Он видел, что оковы ортодоксальной церкви все еще сдерживают Россию, как и путы крестьянского уклада и вековых традиций. И Петр принял непреклонное решение сокрушить эти оковы.
Но, как ни странно, Петр проглядел, а возможно, не захотел увидеть новый, западный взгляд на человека. Он отправился на Запад не для того, чтобы изучать «искусство управления». В протестантской Европе его со всех сторон окружали свидетельства новых гражданских и политических прав отдельной личности, воплощенных в конституциях, биллях о правах, парламентах, но все же, возвращаясь в Россию, он вовсе не собирался делиться властью со своим народом. Так что он приехал не только с твердым намерением изменить свою страну, но и с убеждением, что в грядущих преобразованиях только он один может направить Россию по правильному пути, только он может стать движущей силой этих преобразований. И если недостаточно окажется обучать и убеждать, он будет толкать, а то и кнутом гнать вперед отсталую страну.
Глава 18
«Это тебе во всем мешает»
5 сентября 1698 года, едва пробудившись ото сна, Москва узнала о возвращении царя. Петр с Лефортом и Головиным приехал накануне вечером, ненадолго заглянул в Кремль, проведал кое-кого из друзей, а потом удалился на ночь в свой дворец в Преображенском вместе с Анной Моне. Новость мигом разлетелась по городу, и бояре с чиновниками толпами сгрудились у царских дверей, желая поздравить Петра с возвращением домой и рассчитывая, по словам очевидца, «своей поспешностью… показать государю, что пребыл ему верным». Петр принимал всех очень радостно и сердечно. Тех, кто, по старому московскому обычаю, валился в ноги царю, он «ласково и поспешно поднимал и целовал их, как самых коротких своих друзей».
В тот самый день, когда вельможи локтями расталкивали друг друга, чтобы пробраться поближе к царю, искренность их чувств подверглась необычному испытанию. Обойдя всех и обняв каждого, Петр вдруг вытащил длинную и острую бритву и принялся собственноручно брить им бороды. Начал он со славного полководца Шейна, слишком потрясенного, чтобы сопротивляться. Следующим стал Ромодановский, чья фанатичная преданность Петру превозмогла даже эту насмешку над гордостью старого московита. Потом дошла очередь и до остальных, и скоро все присутствующие бояре оказались безбородыми и никто из них не мог со смехом показывать пальцем на других. Пощадили только троих: патриарха, который в ужасе смотрел на происходящее, из уважения к его сану; князя Михаила Черкасского из-за преклонного возраста; Тихона Стрешнева в знак почтения к его роли опекуна юного Петра при покойной царице-матери.
Зрелище было в своем роде замечательное: одно мановение царской руки – и все ведущие политики, военные, знать России полностью преобразились. Вдруг исчезли знакомые, привычные лица, и взамен появились новые. Подбородки, щеки, рты, губы, которые много лет были скрыты от глаз, теперь открылись, совершенно изменив облик своих обладателей. В общем, все это было скорее смешно, однако комичность ситуации омрачалась беспокойством и страхом. Для большинства православных русских борода служила неотъемлемым атрибутом их приверженности вере, их самоуважения. Это дарованное Богом украшение носили пророки, апостолы, сам Иисус. Иван Грозный выразил типичное ощущение москвичей, провозгласив: «Бритье бороды есть грех, которого не смыть кровью всех мучеников. Оно губит образ, от Бога мужу дарованный». Безбородым священники обычно отказывали в благословении. Считалось, что таким срамникам нет места в лоне христианской церкви. И все же, когда в середине XVII века в Москве стало появляться все больше безбородых иностранных купцов, военных и инженеров, царь Алексей смягчил это правило и объявил, что если русские пожелают, то могут бриться безбоязненно. Немногие воспользовались его разрешением, но и тех, кто решился, хватило, чтобы вдохновить патриарха Адриана на новое осуждение: «О пребеззаконники! Ужели вы считаете красотою брить бороды и оставлять одни усы? Но так сотворены Богом не человеки, а коты и псы! Брадобритие не только есть безобразие и бесчестие, но и грех смертный». Вот что проносилось в головах обритых бояр, хотя они и подчинились приказу царя.
Петр, никогда не носивший бороды, считал эту деталь внешности ненужной, неприличной и смехотворной. Над русскими бородачами потешались и насмехались на Западе. Словом, борода воплощала в себе все то, что Петр вознамерился изменить, и он, по своему обыкновению, ринулся в бой, самолично орудуя бритвой. С этого дня, когда бы Петр ни появился на официальном приеме или на пиру, тот, кто приезжал туда с бородой, уезжал без нее. Не прошло и недели с его возвращения, как он посетил праздник в доме Шейна и поручил своему придворному шуту Якову Тургеневу обойти всю комнату и поработать цирюльником. Процедура была довольно болезненная: трудно обойтись без порезов, пытаясь справиться с длинными, густыми бородами при помощи сухого лезвия. Но возражать никто не осмеливался. Царь был здесь же, готовый съездить по физиономии каждому, кто вздумает протестовать.
