С годами у Гончарова сложился свой, очень скромный, образ будничной жизни — быт старого холостяка. День его начинался сравнительно рано. После легкого утреннего завтрака, чая и традиционной сигары писатель, если позволяло самочувствие, работал в тиши, читал что-нибудь или писал письма — «гомеопатически» — «письма по два в день, не меньше». Тут же, всегда свернувшись у ног, лежала его любимая собачка Мимишка. Гончаров любил рассказывать друзьям о своей собачке, и в этой исключительной заботе о ней, по словам П. Д. Боборыкина, видна была уже складка холостяка, привыкшего уходить в свою домашнюю обстановку.
Дома стола он не держал, а ходил обедать в «Hotel de France», где пользовался весьма умеренными обедами.
После обеда он обычно совершал долгую прогулку. В день он тратил на прогулку не менее трех часов. Чаще всего его можно было встретить вечером на Дворцовой и Гагаринской набережных или на Фонтанке. Любил он бывать и на Неве в те дни, когда уже зеленели сады и берега, а Нева несла в море льдины — большие, белые… Ходил он бодро, медлительной, но крупной походкой. Одет был всегда тщательно. Дома, подобно своему герою, любил носить шелковый шлафрок.
Прогулки чаще совершал в одиночку, но иногда с кем-либо из своих друзей и знакомых — любил на ходу беседовать. Проходя по Невскому, он по обыкновению заглядывал к Елисееву, где ему предлагали первоклассные сигары, зная, каким большим знатоком и любителем их он был. Регулярно посещал он в книжный магазин Вольфа. В те годы Гончаров очень интересовался французской беллетристикой и часто брал у Вольфа французские книги, которые, по прочтении, возвращал в безупречно чистом виде. При себе Гончаров имел всегда записную книжку, в которую вносил ту или иную возникшую у него во время беседы мысль. «Это у меня такая привычка с самых ранних лет моей жизни», — говорил он.
Домой Гончаров возвращался уже поздно вечером, где его ждал чай, письма и сигара.
Состояние здоровья и недостаток средств уже больше не позволяли писателю совершать поездки за границу. Желая «отдохнуть от зимнего безделья», как он выражался, и от «адской тяготы лета в городе» — «в дачном времяпрепровождении» он посещал Балтийское побережье, Дуббельн и другие места близ Риги. По свидетельству Боборыкина, одна из улиц этого местечка была впоследствии названа Гончаровской. Отдыхая у моря, Гончаров чувствовал себя много лучше. Будучи рьяным купальщиком, он часто посещал пляж, «Каждое утро, восстав от сна, в 9 часов, — с маленьким саквояжем (где полотенце, мыло и прочее), — писал в юмористическом тоне Гончаров А. Ф. Кони из Дуббельна летом 1880 года, — иду в соседство окружного суда и являюсь во всей наготе среди волн, в виду тоже нагой, но немногочисленной публики, между прочим, попов, офицеров, гимназистов, — и, может быть, членов и окружного и других судов! Словом — продолжаю Дуббельн».
В течение многих лет у Гончарова служил камердинером и заведовал его домашним хозяйством честный и трудолюбивый курляндский уроженец Карл Трейгульт. В конце семидесятых годов он скоропостижно умер от чахотки. Гончаров, соболезнуя его вдове с тремя малолетними детьми, оставил ее служить у себя, обеспечив жильем.
Более того, Гончаров счел своим долгом позаботиться о ее детях. Он сам обучал и воспитывал их, часто гулял с ними по городу, водил по магазинам, покупал им всякие лакомства.
По рассказу В. Спасской, встретившейся с Гончаровым в Дуббельне, он «жил на отдельной даче, с тремя детьми умершего слуги, которых всюду возил за собой, трогательно о них заботясь. Все трое весело резвились на кругу в компании других детей. Помню, как сейчас, тоненькие фигурки в красных платьицах и белокурые головки этих двух девочек. Особенно любовно Иван Александрович относился к младшей девочке, ласкательно называя ее «лягушонком». Мать сирот жила при них и прислуживала Ивану Александровичу. Ежедневно он занимался с ними русским языком и арифметикой»[218].
«С годами, — говорит в своих воспоминаниях о писателе А. Ф. Кони, — когда стали подрастать дети, сердце Ивана Александровича откликнулось на их чистую ласку, и он привязался к ним, и особенно к старшей девочке, глубоко и трогательно. Его заботам, просьбам, материальным жертвам, ходатайствам, письменным и словесным, эти дети были обязаны своим воспитанием и образованием в средних учебных заведениях, за чем он следил с исключительным вниманием… Мало-помалу их жизнь пустила в его существование крепкие, неразрывные корни»[219]. В одном из своих писем к А. Ф. Кони Гончаров признавался, что любовь к этим детям ему «помогает тянуть воз жизни и терпеть до конца».
Все свое состояние, достигавшее сорока тысяч рублей, он оставил этой семье. Кроме того, по завещанию он предоставил дочери своей экономки Е. К. Трейгульт право собственности на свои последние произведения. Письма Гончарова к родным, прежде всего к брату[220] и сестрам, характеризуют его, как отзывчивого и доброго человека.
Гончаров, как это часто бывает свойственно старым холостякам, живейшим образом входит в большие в малые интересы и нужды родных ему людей, особенно сестер — шлет им книги, разные вещи и даже… синьку для белья. Более всего забот причиняли ему многочисленные племянники. «Меня уже давно, — добродушно замечал Иван Александрович, — стали одолевать племянники». Известно, что значит для провинциалов дядюшка в столице! Много крови и нервов испортил своему дяде «племянничек» Виктор Кирмалов. Дядя «сунул его столоначальником», а тот «в должность не ходил», рассчитывая жить за счет доброго дяди. Возмущенный этим, Иван Александрович писал брату: «Я ему доказывал, что таких дядей теперь и в комедиях на сцене не видать, что баловство — это дело бабушек и глупых теток… я сам не капиталист и живу одиноко, затворником, работаю».
Особенно пекся он о воспитании, образовании и будущем другого племянника — Александра Гончарова, студента Дерптского университета. Среди большой занятости он находил время писать ему пространные назидательные письма, посылал нужные книги, деньги.
Однако когда Иван Александрович умер, отказав все свои сбережения осиротевшим детям своей экономки, его «милый» Сашенька написал воспоминания об И. А. Гончарове, в которых было мало правды, а больше неприязни и лжи.
О теплом и отзывчивом сердце писателя свидетельствовало, в частности, то, как он относился в те годы к Ю. Д. Ефремовой, которая всегда ранее принимала деятельное участие в устройстве его дел, вроде перемены квартиры, разных покупок, найма прислуги и т. д. С годами когда-то прекрасная Юнинька стала совсем немощной, слепнущей, больной старушкой. С торопливостью, которая тогда была уже ему тяжела, Гончаров устремляется на ее зов, хлопочет в разных инстанциях о пенсии за умершего мужа…
