Жан Фавье - Франсуа Вийон

А был ли в Анже Вийон? Действительно ли «Малое завещание» – грезы разочарованного в Париже и парижанках влюбленного юноши? Или так развлекался вор, вынужденный бежать и попытавшийся облечь свое бегство в поэтическую форму в стиле «Бегства», предписываемого канонами куртуазной любви? А «опасности», которым он подвергался, что это: желание умереть из-за «жестокой» или боязнь виселицы? Ни Вийон, ни Табари не придумали путешествия в Анже. Никто не посвящал нас в различные мотивы, толкавшие мэтра Франсуа к дому его дяди, анжевенского священника: забыть? забыться самому? пополнить свою мошну? Можно полагать, что все вместе.

Поэт узнал о признаниях, сделанных Табари. Он представил себе, как его приговаривают к пытке и к веревке, и не стал упрекать своего друга. Кто поступил бы лучше под пыткой? Но какого черта Табари так разболтался и все преувеличил? Позже он ответит за это: Вийон изъязвит его в «Завещании», где очень точно определит свой дар мэтру Гийому де Вийону. Франсуа завещает своему покровителю… книги, которых у Табари, этого вечного должника, вероятно, нет.

Хотел ли Вийон отомстить Табари этими стихами, над которыми еще долго будут ломать голову толкователи? Такого «романа», конечно, никогда не существовало. Вийон не считает Табари достойным такого «наследства» или недвусмысленного упрека. Но он играет на слове «переписал» и вкладывает в это понятие иронию, бичующую человека, который предал своих товарищей. В отношении Вийона к измене есть место состраданию. В глубине души Вийон отдает себе отчет в своей удачливости: в июле 1458 года лучше было находиться в Анже – или другом месте, – чем в Париже.

Мэтр Франсуа оказался на распутье. Он убил человека, но он не убийца. Он украл деньги в Наваррском коллеже, но в данную минуту он не мошенник. Образ мирного писца, сидящего на пороге своего дома вечером в день праздника Тела Господня, еще не стерт образом того, по ком плачет виселица. Они друг от друга на почтительном расстоянии. С обществом людей уважаемых связь еще не прервана.

Каковы бы ни были причины, заставившие его отправиться в Анже, удача, о которой он мечтает, зависит не только от лома и отмычки. Его старый сосед по улице Сен-Жак, парижский прокурор короля Рене, много говорил ему о короле-меценате, каковым был Рене Анжуйский, и Вийон призадумался над судьбой такого поэта, которому не приходится воровать ради куска хлеба. Этот прокурор в Шатле по имени Андри Куро, живущий под вывеской «Золотой лев», раздобыл даже рекомендации, благодаря которым перед Вийоном откроются двери двора, где поклоняются литературе и искусствам. В «Завещании» Вийон будет размышлять на эту тему: человек закона оказал ему поддержку.

Именно в это время Вийон, несмотря ни на что, стал скатываться к профессиональной преступности. Как и многие другие, побоявшиеся оказаться жертвой этих смутных времен, он избирает легкий путь. Семья богача Робена Тюржи, обитавшего в доме под вывеской «Сосновая шишка», где привык бывать Вийон, конечно, без всякого удовольствия узнала сперва о репутации Кристофа Тюржи, игрока и мошенника, а затем о его публичной казни на Свином рынке у ворот Сент-Оноре за то, что он сбывал фальшивые монеты. Благородное семейство писца Ренье де Монтиньи пришло в отчаяние, когда понадобилось объединить усилия всей семьи – людей, состоявших членами Суда и Ратуши, – дабы попытаться – но тщетно! – вырвать из рук палача незадачливого Ренье.

Вийон завещал ему трех охотничьих собак, в насмешку, без сомнения, ибо Монтиньи не имел средств для охоты. Он шесть раз сидел в тюрьмах. Официальное мнение не склонялось в пользу писца, о котором было известно прежде всего, что он один из крапилыциков костей и один из самых ловких во всем королевстве взломщиков сундуков. Епископ Парижа отправился за ним в Шатле, где Ренье сидел отдельно от людей светских, не для того, чтобы его миловать, а для того, чтобы казнить. На этот раз – а было лето 1457 года – королевский прокурор отказался выпустить мошенника. Писец он или нет – все равно: груз его преступлений слишком тяжел, чтобы его могли еще раз оправдать. Украв потир в ризнице Сент-Жан-ан-Грев, он лишний раз подтвердил свою виновность, а епископ уже устал от него.

Семья Ренье обзаводится прошениями о помиловании виновного. Суд, отметив, что еще никогда перечень столь тяжких преступлений не представляли королю, объявляет эти письма недействительными. Приговор суда утвержден.

Ренье Монтиньи отказывают даже в праве, которое имел всякий человек благородного происхождения, а именно – чтобы ему отсекли голову. Но раз он всего-навсего писец, он не благороден! И вот скандал: он повешен как обыкновенный мошенник.

В это же время у многих на устах было имя Франсуа де Монкорбье по прозвищу Вийон; Вийон осознает, как низко он пал, но упрямо стоит на своем. Впоследствии в одной из баллад, которую он напишет на воровском жаргоне, мы увидим в качестве примеров печального конца избранного им пути преступлений тех же самых людей, которые затащили Вийона на этот путь и во многих отношениях превзошли его, – это Ренье де Монтиньи, Колен де Кайо – сын слесаря, так бойко орудовавший в Наваррском коллеже. Колен «Лекайе», «L'Ecailler» [«Ecailler» – буквально: «снимать шелуху» (франц.).] – игра слов тут прозрачна – надеялся, что он выкарабкался, заговорив под пыткой. Но он не смог «снять шелуху», то есть провести правосудие. Дело кончилось тем, что палач отрубил ему голову.

Вийон скитается по стране, и его язык – это язык шайки, которая орудовала во Франции в эти послевоенные годы. Однако жаргон Вийона, этот «веселый жаргон» воров, – словесная игра, где поэт блистателен, и ничего другого тут нет.

Существует три языка Вийона. Язык «Малого завещания», «Большого завещания» и баллад: это словарь магистра литературы и искусств, который читает «Роман о Розе» и который пишет одинаково хорошо как для принцев, так и для судей. Язык баллад – жаргонный, это язык, заимствованный у случайного бродяги, выросшего не в этой «среде», как будет принято потом говорить; и поэт развлекается, смакуя слова с привкусом новизны. Повседневного языка Вийона мы не знаем, это язык Латинского квартала в пору, когда он перестает говорить на латыни. Но арго отсутствует в «Завещании», так же как и в последних стихотворениях.