Но ни мелиховские крестьяне с их новогодними поздравлениями, ни жаждущие общения соседи уже не занимали Антона — вместе с Ваней он выехал в Москву, где пересел в петербургский поезд и по прибытии в столицу поселился в гостинице «Англетер». Игнатий Потапенко на глаза не показывался — его держала на коротком поводке вторая жена. В один из вечеров, который случайно оказался свободным, Антон с позволения Александра сводил в театр его несуразную супругу Наталью. В другие вечера Антон мелькал кометой в созвездии актрис. С Клеопатрой Каратыгиной он посмотрел «Бедность не порок» Островского в Суворинском театре. Вот что она запомнила: «[Чехов] поймал меня за кулисами — потащил: „Пойдем смотреть!“ <…> В передней ложе сидит перед нами Суворин в пальто, шапке и с палкой. Стучит, бурчит, я предчувствовала дикую выходку и умоляла Чехова меня выпустить, но он уверял, что будет занятно, и убеждал сидеть. Пасхалова по ходу пьесы сидела на авансцене спиной к ложе Суворина. Слышим: <…> „Ах, мерзавка, ах, мерзавка! Чего она головой вертит? Сейчас схвачу ее за косу!“ Чехов успел схватить его за рукав пальто… Я струсила, вылетела из ложи, и потом мы так с Чеховым хохотали, что он уверял, что у него селезенка лопнет»[338].
Но вскоре Клеопатра, как и Наталья, была покинута ради более изысканного общества. Влекомый злорадным любопытством, Антон 4 января побывал на бенефисе Лидии Яворской — она играла в «Принцессе Грезе», переведенной специально для нее Татьяной Щепкиной-Куперник. Это было последнее Татьянино подношение: Яворская, теперь обрученная с князем В. Барятинским, желала перечеркнуть свое лесбийское прошлое. Пообедав в компании удрученного болезнями Григоровича, Антон сходил с Сувориным в театр. На следующий вечер он рассердил Сазонову, заявив, что Яворская в образе принцессы Грезы похожа на прачку, которая обвила себя гирляндами цветов. Досталось и Татьяне: «У нее только 25 слов. Упоенье, моленье, трепет, лепет, слезы, грезы. И она с этими словами пишет чудные стихи».
Блеснув остроумием перед барышнями, Чехов отправился в ресторан с Потапенко, Амфитеатровым и Маминым-Сибиряком. Суворин не смог присоединиться к ним, на что Антон ответил с сожалением: «А вы отличный товарищ. Вы за всех платите». Суворин чувствовал, что Чехов от него отдаляется, — иные же считали, что Антон заражает его своим либерализмом и разобщает с нововременцами. Секретарь редакции Б. Гей сказал как-то Чехову с негодованием: «Зачем это вы вооружаете старика против Буренина?» Чтобы не нарываться на дальнейшие конфликты, Антон поехал в Царское Село обедать с Маминым-Сибиряком.
В обществе Мамина, нового приятеля, Антон чувствовал себя прекрасно. Но критические выпады в адрес актеров не добавили ему друзей в театральном мире. Лишь Яворская оставила их без внимания. Весь январь она писала ему нежные записочки и встречалась с ним за чаем у Суворина и наедине. К тому времени она оставила театр Корша, а также его постель и теперь старалась угодить петербургским театралам. Однако поперек дороги у нее стоял Суворин, которому претила ее лживость и алчность, хотя того факта, что своей сомнительной репутацией она вызывает у публики повышенный интерес, не мог отрицать ни один театральный антрепренер. Первое столкновение произошло 11 января. Яворская не явилась на репетицию пьесы, автором которой была Сазонова. Суворина по этому поводу подняли с постели. Дрожа от ярости, он взялся писать ей записку, но не смог найти нужных слов. Тогда Антон стал диктовать ему нечто примирительное: «Вы обидите автора и товарищей, если не приедете». Сазонова письмо забраковала и продолжила сама: «Пьеса должна идти завтра. Прошу Вас заняться ролью и завтра в 11 часов пожаловать на репетицию». Премьеру пьесы отменять не пришлось. Сазонова простила Антону его малодушие по отношению к Яворской: «Чехов хвалит мне пьесу. Я так тронута, что готова броситься ему на шею»[339].
Антону надо было возвращаться в Мелихово: на 22 января была назначена свадьба Миши с Ольгой Владыкиной, и его отсутствие было бы воспринято как оскорбление. Наталья, по слонам Александра, полагала, что Антон «внезапно уехал либо от женщин, либо к женщинам». Чехов действительно старался не попасться на глаза Лидии Авиловой, к которой он внезапно потерял интерес, но в Москве никто из женщин его не ждал.
В Мелихове его с нетерпением дожидался брат Георгий, который привез из Таганрога сантуринского вина и маринованных мидий, чтобы отпраздновать Антонов тридцать шестой день рождения. Роман, чеховский строптивый работник, к обеду подстрелил зайца. В отсутствие Антона стычки слуг с господами возобновлялись, и Павел Егорович фиксировал их в дневнике. Так, 4 января Роман «учинил скандал», а б января работника Ивана уволили за пьянство. Вместо него наняли Александра Кретова, который кончил тем, что соблазнил горничную. Хорошие новости состояли в том, что отелилась рыжая корова, а в Лопасне открыли и освятили почтовое отделение. Теперь с Божьего благословения гости могли к сроку предупреждать хозяев о приезде. Тетя Марфа попыталась пошутить в письме Антону: «Поздравляю тебя с Новым годом, с новым счастьем, с новой невестой. Я тебе уже нашла невесту, 50 тысяч приданого»[340].
Свой день рождения Антон провел в хлеву, помогая разродиться рябой корове; на улице было 25 градусов мороза. На следующий день он поехал проводить до Москвы кузена Георгия, а Лидии Авиловой послал письмо с извинениями и обещанием повидаться с ней в следующий приезд в Петербург. В столице без Антона скучали. Суворин, по словам Александра, был настолько мрачен, что к нему никто не решался подойти; он даже поссорился со своими закадычными друзьями — ядовитым Бурениным и ловкачом Сыромятниковым. Жену Александра Антон обидел тем, что не оценил ее стряпни, мало уделил ей времени и не подарил обещанного щенка. Александр намеревался отправить Наталью в Москву продавать книги и уверял Антона, что его нечестивая жена не осквернит своим присутствием свадьбы Миши: «Она у меня — трус и едва ли решится совершить поездку solo от Лопасни до Мелихова».
Потапенко от присутствия на торжестве решил отказаться и писал из Москвы Антону: «Имел я намерение приехать в Мелихово, но предстоящая там свадьба становится мне поперек дороги. Я уверен, что это торжественное событие принесет Михаилу Павловичу maximum счастья, какой только доступен человеку на земле, и заранее воздаю хвалу избраннице его сердца, но, сам не обладая этим maximum'ом, я стараюсь избегать этих зрелищ. <…> Приезжай сюда, Антонио, ибо мне хочется тебя видеть. Алексей Сергеевич прислал на вокзал мне записку, в которой просит привезти тебя в Петербург. <…> Я уезжаю непременно в четверг».
Венчали Мишу и Ольгу в церкви села Васькино. Со стороны невесты на свадьбу приехал лишь Ольгин брат. Семейное празднество не развеяло скуки, и, покинув занесенное снегами Мелихово, Антон поехал в Москву на встречу с Потапенко, а затем на три недели в Петербург.
В этот приезд Антон остановился у Суворина в Эртелевом переулке, и тот заразил его своей хандрой. Встретив Чехова, Суворин 27 января отправился с ним в долгую прогулку по Петербургу и по дороге вспоминал свой молодой задор и яркий успех своей нигилистической книги «Всякие». Антон спросил его: «Отчего бы вам не подарить мне эту книгу?» — на что Суворин ответил, что давным-давно все роздал. По дороге им встретился букинистический магазин, и, заглянув в него, Суворин обнаружил экземпляр «Всяких», подаренный им адвокату, который защищал его в суде. Надписав том, Суворин подарил его Чехову.
(Сазонова, побывав на спектакле, в котором играла ее дочь, записала 2 февраля в дневнике: «Любочка бледна, неинтересна, платье со сцены не хорошо, пьеса не имеет успеха. Николай, ожидавший чего-то блистательного, сидит сам не свой. Каждый промах дочери ему нож в сердце». В театре были и Суворин с Чеховым. Сазоновой показалось, что Антона что-то гнетет, и объяснение этому она попыталась найти в рассказе «Ариадна», приписав автору состояние рабской зависимости от женщины, которое испытывает его герой: «Должно быть, какая-нибудь жестокая женщина насолила ему, а он, чтобы облегчить душу, описал ее».
На чествовании актрисы Жулевой Суворин вызвал негодование собравшихся, прилюдно расцеловав своего сотрудника Сыромятникова, которого подозревали в связях с тайной полицией. Антон был возмущен и не подал Сыромятникову руки. Борьба за душу Суворина обострилась, но Антон пока держался своего патрона: большая часть этого года пройдет в разговорах и дружеском общении.
Дружба с Потапенко, которая выдержала столько испытаний, пошла на убыль. Антон избегал встречаться с ним наедине и даже обидел его, не выхлопотав ему пригласительного билета на обед к Жулевой. На предложение Потапенко съездить вместе в Финляндию ответил отказом и, не желая заводить по этому поводу споров, сказал, что уезжает в Москву не 13, а 10 февраля. Потапенко не скрывал недовольства: «А что касается Финляндии, то будет с твоей стороны полное свинство, и потому ты должен заглушить твою совесть и ехать». Обнаружив, что Антон все еще в Петербурге, он рассердился: «Позвольте Вам выразить, что Вы будете свинья <…> Провожать Вас не могу по причине пишущей машинки, которая ко мне прибудет в 8 часов вечера». Антону Потапенко наскучил — он уже и серенад не пел, и с женщинами не грешил. Свое беглое перо он сменил на пишущую машинку, стал домоседом и закруглил свой последний роман с Людмилой Озеровой, которая шумным успехом в «Ганнеле» Гауптмана и не менее шумным провалом в «Коварстве и любви» Шиллера заинтересовала Чехова. Той зимой Потапенко представил Озерову Антону, а к осени актриса перешла от одного писателя к другому.
